Один из священнослужителей Русской Православной Церкви, пострадавший от богоборческой власти, говорил о событиях XX века, «старт» которым дал Октябрьский переворот 1917 года: впечатление такое, будто ад прямо из середины земли выплеснулся на поверхность, и дьявол буквально начал командовать в нашей стране. Теме репрессий в период гонений на Церковь в нашем Отечестве была посвящена I Всероссийская научно-богословская конференция «Православная Москва в прошлом и настоящем». Форум прошел в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия при участии Общества любителей церковной истории. Одно из его тематических направлений – удар по монастырям, обескровливание монашества. И – несгибаемость многих монашествующих, их верность Христу до последнего вздоха.
«Перерва, не страшись своего наименования, ибо Бог не допустит тебе прерваться»
Эти слова принадлежат митрополиту Платону (Левшину) – человеку высоких духовных дарований, талантливому проповеднику, называемому «вторым Златоустом» на Москве, учредителю духовных учебных заведений. Они были обращены к Николо-Перервинскому монастырю. Возглавив Московскую кафедру, архипастырь сразу же, в 1775 году, написал прошение императрице Екатерине II об открытии в этом заштатном монастыре православной духовной семинарии. Выбор пал на него, потому что монастырь имел небольшое число братии, был довольно состоятельным, мог содержать семинарию.
А название «Перерва»... Москва-река в этом месте изменила направление своего русла, как бы «прерывая» его. Но насколько трудно было поверить в пророчество мудрого иерарха после начала грозных событий 1917 года, когда советская власть изъяла сельскохозяйственные земли и скот, принадлежавшие обители, что лишило братию и рабочих монастыря источников пропитания, которое они добывали трудом своих рук! Трудно было поверить в это, когда началось настоящее кощунство: из монастырских храмов вывозили богослужебные сосуды, дарохранительницы, Евангелия в окладе, напрестольные кресты, панагии, кадила, лампады, подсвечники, множество риз с икон. Как раз в тот тяжелый период святитель Тихон дважды посещал Перервинский монастырь, и оба раза совершал в нем Литургию, стараясь подбодрить братию.
Что вскоре стало с храмами древней обители – об этом рассказал в своем докладе «Николо-Перервинский монастырь в годы революции и гражданской войны» студент четвертого курса бакалавриата Перервинской духовной семинарии Андрей Кононов. Красивый величественный Иверский собор, куда накануне его освящения в сентябре 1908 года многотысячным крестным ходом из Иверской часовни, что у Воскресенских ворот Кремля, принесли чудотворную икону Божией Матери Иверская – его после революции приспособили под склады и цеха мелких предприятий (а чуть позже – под цех станкостроительного завода). Помещение надвратной Толгской церкви первой половины XVIII века передали под клуб и столовую детскому дому Управления Московской Курской железной дороги. В Никольском соборе (где на первом этаже располагался храм преподобного Сергия Радонежского, на втором – собственно Никольский, на третьем, под колокольней – небольшая церковь в честь Успения Божией Матери) продолжалась богослужебная жизнь. Правда, службы шли только на первом этаже, в храме преподобного Сергия... Со временем в Никольском храме разместили ткацкую фабрику, в Сергиевском (он был действующим до 1940 года) – завод по изготовлению детских игрушек. Небольшой Успенский храм облюбовала под свой кабинет директор ткацкой фабрики, и благодаря этому обстоятельству была сохранена оригинальная архитектура эпохи Екатерины Великой.
Монастырь также лишился приписных часовен – вышеупомянутой Иверской и Никольской часовни в Сухаревой башне (в самой башне в последнее время находился Коммунальный музей, а часовню там превратили в общественный туалет). Уничтожение в 1934 году башни, простоявшей более двух веков, явилось для москвичей настоящим ударом. Внезапным и подлым. У нее было много защитников среди видных деятелей культуры: спаситель памятников культуры И.Э. Грабарь [1] и другие академики отправили письма Сталину и Кагановичу. Не помогло... Еще ранее, назвав этот проект особо неприемлемым по своей нелепости, И.Э. Грабарь спрашивал у чиновников: «Вы допускаете, чтобы в один прекрасный день вздумали уничтожить картину Рафаэля, рукопись Бетховена или Гете? Для чего? Из каких соображений? Что за кошмар?» Однако в те страшные десятилетия уничтожение людей, святынь, памятников культуры, как мы теперь знаем если не всё, то очень многое в зловещих подробностях, было тотальным.
Последнего настоятеля монастыря архимандрита Никанора (Морозкина), оставшегося под конец в обители с двумя насельниками, в 1932 году арестовали и сослали в Казахстан. Братию отправили в другие лагеря. Всё же отца Никанора как инвалида вернули из ссылки, вот только жить в Москве не разрешили, и он служил в церкви в Волоколамском районе... А весна 1938 года стала для него последней. Схема ареста циничная и «обкатанная»: лжесвидетели, тюрьма, приговор тройки НКВД – расстрел. Архимандрит Никанор был расстрелян на Бутовском полигоне и погребен в безвестной общей могиле. В 2005 году определением Священного Синода Русской Православной Церкви его имя было включено в число новомучеников и исповедников Российских.
В Николо-Перервинском мужском монастыре сегодня нет братии. Богослужебная жизнь есть, но братии нет... Как в таком случае воспринимать пророчество митрополита Платона (Левшина), что Бог не допустит Перерве прерваться? Вспомним также вторую часть того обращения выдающегося иерарха Церкви к Николо-Перервинскому монастырю: «Воздай хвалу Провидению, которое печется о тебе, и никогда не преставай совершенствоваться, идти вперед по тому пути, на который ты так успешно ступила». А теперь посмотрим на события нашего времени. По словам докладчика, жизнь здесь закипела сразу после передачи общине Русской Православной Церкви плачевно выглядевшего Никольского соборного храма. Это был 1991 год. Сегодня в стенах обители, красивой и благолепной, как прежде, располагается Перервинская духовная семинария, сделавшая существенный шаг вперед: на базе семинарии открыта магистратура. Неотъемлемой частью современного монастыря стала гимназия имени митрополита Платона (Левшина). Воскресная школа носит имя священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого, который в 1908 году шел сюда через всю Москву с крестным ходом и освящал главный престол Иверского собора. Как сказал в одной из своих проповедей Святейший Патриарх Кирилл, исторические линии смыкаются... Да, еще один немаловажный факт надо привести: вот уже 30 лет эта обитель находится в статусе Патриаршего подворья храмов Николо-Перервинского монастыря.
«...как горох посыпятся»
Еще одно пророчество прозвучало на конференции. Горькое – и, к прискорбию, в полной мере сбывшееся. Докладчик Иван Щутских, студент I курса магистратуры Николо-Угрешской духовной семинарии, привел слова, которые однажды, в незначительном на первый взгляд разговоре, на празднике Рождества Пресвятой Богородицы произнес батюшка Серафим Саровский: «Придет время, и мои сиротки в Рождественские ворота как горох посыпятся». Все недоумевали – никто их не понял. И вот в 1927 году, в день Рождества Пресвятой Богородицы, сестер стали выгонять из обители – в недельный срок она была разграблена и закрыта. Ее московское подворье «продержалось» дольше – до 1929 года. Как сложилась дальнейшая судьба его сестер? Об этом мы узнали из доклада «Троицкий храм на Пятницком кладбище в жизни насельниц московского подворья Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря».
Но прежде магистрант познакомил собравшихся с историей появления в столице самого подворья. Если кратко: 1909 год – потомственный почетный гражданин Москвы купец 2-й гильдии Федор Васильевич Долгинцев жертвует в собственность Серафимо-Дивеевскому монастырю участок земли в Москве с постройками. Там же возводится часовня в честь преподобного Серафима Саровского. После ее освящения в 1912 году на подворье приезжают первые сестры. В праздничные дни в часовне служатся всенощные, в будни утром и вечером – молебны преподобному Серафиму. С августа 1923 года по август 1929 года часовня находится под обновленцами, а в келейном корпусе селится с женой и престарелой сестрой (1922 год) чекист Евгений Тучков, начальник 6-го секретного отделения ОГПУ. Историки называют его профессиональным провокатором и палачом, инициатором раскола Русской Православной Церкви. Печально известный Тучков провел два церковных собора, на которых был низложен патриарх Тихон и вынесено постановление об упразднении монастырей, мощей, а также о лояльном отношении Церкви к советской власти. Такое вот соседство было у сестер подворья. И не просто соседство – монахини были вынуждены обслуживать эту семью. (Хотя благодаря этому Дивеевское подворье просуществовало дольше всех московских подворий).
Для некоторых «горошинок», посыпавшихся оттуда, неким маяком, светившим в опустившейся на Россию кромешной тьме, был никогда не закрывавшийся храм Живоначальной Троицы на Пятницком кладбище. Монахини пекли просфоры, читали, пели на клиросе, занимались различными хозяйственными работами. Священнослужители Троицкого храма духовно их окормляли, поддерживали. И впоследствии старинное Пятницкое кладбище, где покоятся, ученые, издатели, писатели, педагоги, юристы, артисты, мещане, крестьяне, стало местом блаженного упокоения этих сестер. Правда, старшая сестра подворья монахиня Анфия (Колесова) после разгона подворья трудилась не здесь, а в Знаменском храме Переяславской слободы, но последний приют она нашла на Пятницком кладбище. Как поведал Иван Щутских, чекист Тучков, собиравшийся переселить мать Анфию в Среднюю Азию, сказал: если кто из сестер возьмет ее на свою жилплощадь и на поруки, она останется жить в Москве. Ее взяла на жительство Елена Куликова. Мать Анфия, как говорится, из простых, малообразованная, отличалась незаурядными административно-хозяйственными способностями и обладала большой практической смекалкой, что для руководства жизнью монастырского подворья было чрезвычайно важно. А в Знаменский храм она пошла работать уборщицей... Упокоилась дивеевская монахиня в 1952 году. Рядом с ее могилой находятся могилы других дивеевских сестер, оставшихся жить в столице.
Докладчик рассказал о судьбах и духовных дарованиях шести из них, приведя немало трогательных фактов. Например, как будущая монахиня Пахомия (Тишанинова), будучи 14-летней девочкой, отправилась вместе с подружками, двумя сестрами, крестной матерью и ее супругом на богомолье в Дивеево. Откуда? Из Рязанской губернии. Им предстояло пройти пешком около 240 верст, и они эти версты прошли! И после столько событий – и радостных, и горестных – вместила ее дальнейшая жизнь, но обратимся к последнему ее периоду. На протяжении 18 лет монахиня Пахомия несла в ставшем родным для дивеевских сестер Троицком храме послушание алтарницы. Последние годы она очень мало говорила, постоянно пребывая в молитве. Да и по жизни была тихой и кроткой, так что, заметил Иван Щутских, фамилия Тишанинова ей подходила. Сегодня существует немало свидетельств о благодатной помощи Божией на месте ее погребения.
Тема известного места захоронений людей глубокой веры, живших в эпоху яростных «команд дьявола», была освещена в докладе протоиерея Максима Козлова, ректора Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия (ОАЦД) – «Немецкое кладбище в Москве как место упокоения подвижников благочестия и исповедников Русской Церкви». Из названных пастырем имен выберем одно – схиигумении Фамари (Марджановой) – и соединим его духовной нитью в нашем восприятии с упомянутым выше архимандритом Никанором (Морозкиным). Ведь они почти что ровесники – матушка на два года старше отца Никанора и на два года раньше его ушла в вечность... Нет, в нее не стреляли в упор, как в николо-перервинского настоятеля, приводя приговор в исполнение на Бутовском полигоне. Схиигумения Фамарь умерла спустя два с небольшим года после возвращения из сибирской ссылки. Туберкулез гортани, эта болезнь оказалась неизлечимой.
Грузинская княжна Тамара и сын крестьянина из Рязанской губернии Никифор, избравшие монашеский путь – они, как и миллионы людей попали в жернова революции, на протяжении десятилетий безжалостно перемалывавшие человеческие судьбы. А в наше время эти подвижники были канонизированы, пополнив великий сонм русских святых. (Согласно данным на февраль 2025 года, в списке Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской насчитывалось 1623 имени). В декабре 2016 года схиигумения Фамарь была прославлена в лике преподобноисповедницы Грузинской Православной Церковью, а в декабре 2017-го ее имя было включено в месяцеслов Русской Православной Церкви. И каким светлым днем для верующих стал июньский день 2018 года, когда на Немецком кладбище состоялось обретение мощей новопрославленной святой и торжественное их перенесение в созданный ею в лесном уголке Подмосковья! Серафимо-Знаменский скит!
Протоиерей Максим Козлов не раз организовывал паломнические прогулки-экскурсии по Немецкому (Введенскому) кладбищу для студентов и прихожан. Такого плана экскурсии на месте своего служения систематически организовывает кандидат богословия, клирик храма Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище священник Сергий Матюшин. К слову, корреспонденты нет-нет да и задавали батюшке вопрос: этично ли это? Он отвечал, что находит много близкого с посещением мощей паломниками и обращал внимание вопрошавших на то, что однокоренное к «кладбищу» слово «клад». Вот его слова: «Как драгоценные сокровища, мы скрываем здесь тела наших близких. И посещать их совершенно необходимо».
«Монастырские некрополи Ваганьковского кладбища» – так звучала тема доклада, в котором иерей Сергий Матюшин подробно описал захоронения сестер Вознесенского монастыря, основанного в Московском Кремле преподобной Евфросинией Московской (в миру – княгиней Евдокией, супругой князя Димитрия Донского) и стертого с лица земли в 1929 году. Рассказал пастырь-исследователь об участке с захоронениями сестер другого уничтоженного большевиками монастыря – Страстного девичьего; о некрополе Московского подворья Валаамского монастыря, посещаемого валаамской братией в наши дни. Замечу, что около десяти лет назад отец Сергий в интервью порталу «Монастырский вестник» – «"Священное Ваганьково". Память соединяет поколения» – поделился тем, как он искал захоронения монашествующих, как ему старались помочь прихожане и сотрудники храма. «Монастырский некрополь» – это название паломнического маршрута, который отец Сергий проводит на Ваганьково, занимаясь изучением кладбища вот уже четверть века и посвятив его истории две книги.
«Епископ беженцев» и его открытое письмо московскому духовенству
Еще одно из имен 1623 новомучеников и исповедников Церкви Русской стало для многих участников конференции по московскому краеведению ближе – имя священномученика Серафима (Остроумова). Приблизил его к нам епископ Серафим Истринский, профессор ОЦАД, председатель Синодального отдела по делам молодежи, прочитав доклад «"Открытое письмо московскому духовенству" священномученика Серафима (Остроумова), епископа Бельского 18 апреля/1 мая 1917 г.». Постараемся по рассказу выступающего представить себе личность этого незаурядного архипастыря. Коренной москвич, сын псаломщика, он закончил в столице Заиконоспасское духовное училище, Московскую духовную семинарию, затем духовную академию и по праву считался одним из образованнейших ее выпускников. Жизнь его сложилась так, что свое пастырское служение он осуществлял за пределами Москвы (был наместником Свято-Онуфриевского Яблочинского монастыря, далее – ректором Холмской духовной семинарии; это всё территории современной Польши), однако его связи с родной Москвой – ее духовенством, купечеством, интеллигенцией – никогда не прекращались. Они-то, в частности, и помогли ему в тот тяжелый период, когда в годы Первой мировой войны православное население и все православные учреждения вынуждены были эвакуироваться с Холмщины из-за наступления немецких и австро-венгерских войск (1915 год). Руководил эвакуацией будущий епископ Серафим, сумевший задействовать сохранившиеся связи, чтобы достойным образом разместить беженцев, дать своим подопечным приют.
Его хиротония во епископа Бельского, викария Холмской епархии состоялась в Храме Христа Спасителя в апреле 1916 года – это была одна из последних хиротоний дореволюционного периода, ее совершил святитель Макарий (Невский). Владыка Серафим стал своего рода духовным предводителем рассеянного холмского народа, его так и называли: епископ беженцев. Февральскую революцию 1917 года он встретил в Москве, где находился до своего отъезда на Орловскую кафедру. И глядя на всё, отнесся к февральским событиям (вслед за Святейшим Синодом) вполне лояльно. Что ж, пожалуй, как и многие, он тоже понадеялся на развитие государственной и общественной жизни в позитивном ключе... «Возможно, и, скорее всего, на настроение владыки повлияла душевная боль, которую он испытывал из-за формализма чиновнических структур в их подходах к проблемам холмских беженцев, – продолжил епископ Истринский Серафим. – Конечно, такая черствость, наверное, и владыку Серафима, и других заставляла критически оценивать то, к чему пришел государственный аппарат к началу 1917 года».
И вот, как следует из доклада епископа Серафима, в открытом письме «епископа беженцев» московскому духовенству относительно празднования 1 Мая в переломном 1917 году отчетливо видно его пастырское желание преодолеть возникшее социально-церковное средостение. Понятно, что в рамках этого материала нет возможности познакомить читателя с тем глубоким анализом самого письма, который сделал наш современник епископ Серафим (отметив, как много в нем поднято пасторологических, исторических и социальных тем), но выделим главное: владыка Серафим (Остроумов) скорбел оттого, что в «праздник свободы» народ ликовал, радовался, а Церковь в Москве оказалась совершенно безучастной к народному торжеству... Храмы почти везде были заперты, хотя, по убеждению владыки, священнослужителям следовало бы находиться в них, совершать службы, звонить в колокола, чтобы душой слиться с теми, кто ныне празднует. «Мы должны бы были быть сегодня с народом, как Христос с ним был всегда, ибо ни одно учение так не демократично, как евангельское», – строка из письма будущего священномученика. Размышляя о причинах этой искренней чистой наивности людей той эпохи, желавших, чтобы жизнь в России изменилась к лучшему, и перипетии, с которыми пришлось столкнуться, завершились бы благополучно, также размышляя о лояльном отношении Священного Синода и многих архипастырей к февральским событиям, докладчик подчеркнул, что примерно ответы мы знаем, все они академически сформулированы, но, на его взгляд, здесь важно обращаться к мемуарной литературе – воспоминаниям очевидцев событий. И в качестве примера привел вышедшую недавно книгу архимандрита Сергия (Савельева) «Разорение», из которой можно многое почерпнуть.
Епископ Серафим, арестованный в Орле, отсидел почти два года, затем – в сане архиепископа – получил назначение на Смоленскую кафедру. Но в 1937 году сработала та самая убийственная «обкатанная» схема: арест по лжесвидетельствам, расстрел... Был во время выступления епископа Истринского Серафима один особо трогательный момент – трогательный и символический. Обратив внимание на свою панагию, молодой владыка сказал, что эту панагию будущему священномученику Серафиму подарили монахини Красностокского женского монастыря Гродненской губернии. Им владыка помог эвакуироваться и найти пристанище в Москве, а в благодарность матушки заказали панагию с изображением своей монастырской святыни – чудотворной Красностокской иконы Божией Матери. На обратной стороне дарственная надпись: «Труды Красностокской обители. Москва, 1917 год». По словам епископа Серафима (Амельченкова), к нему эта очень ценная для него реликвия попала чудесным образом, и на конференцию, посвященную православной Москве, он ее надел. Наверное, снова можно привести слова Святейшего Патриарха Кирилла: исторические линии смыкаются...
Подготовила Нина Ставицкая
Снимки взяты с официальных сайтов uchkom.info,
Патриаршего подворья Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря в Москве,
Николо-Перервинской обители; с официальных страниц ВКонтакте: ОЦАД, Перервинской духовной семинарии
-----------------------------
[1] И.Э. Грабарь (1871–1960) – один из инициаторов учреждения и активный участник «Союза русских художников» (в 1903–1910). Действительный член Императорской Академии художеств (с 1913), Академии наук (с 1943) и Академии художеств СССР (с 1947). Инициатор учреждения и первый директор (с 1918) Всероссийского художественного научно-реставрационного центра, с 1960 года носящего его имя.
Публикации
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
