В предыдущем интервью порталу «Монастырский вестник» («Горе мне, если не благовествую!»)наместник Свято-Троицкого Георгиевского монастыря Ташкентской и Узбекистанской епархии Среднеазиатского митрополичьего округа Русской Православной Церкви отец Нектарий постарался показать разные стороны жизни мужской обители в городе Чирчик. Это и просветительская деятельность монастыря в крае, имеющем свои особенности. Это и помощь людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. (Причем, независимо от их национальности и вероисповедания: и русским, и узбекам, и корейцам, и казахам, и таджикам – христианам, мусульманам, атеистам). Рассказал отец-наместник и о драгоценном сплаве личностных качеств митрополита Ташкентского и Узбекистанского Викентия, высоко оцененном братией и рождающем у них желание не подвести священноархимандрита обители. Словом, много чего интересного поведал отец Нектарий, но за рамками нашей беседы остались другие важные темы, к которым мы собирались вернуться. Например, кто помогал ему духовно мужать. Кто подготавливал его к монашеству, как к исканию Божественной красоты... Накануне дня тезоименитства игумена Нектария, нареченного в честь преподобного Нектария Оптинского (память подвижника совершается 12 мая), мы продолжили с батюшкой наш разговор.
Первый раз в храм привело огромное любопытство, потом стало неудержимо туда тянуть
Отче, прежде чем подойти к вопросу о Ваших духовных наставниках, хочется услышать, из какой Вы семьи, в какой среде воспитывались. Ведь еще будучи школьником, Вы стали ходить в храм?
Ездить. Из своего совхоза имени «Пятилетия УзССР» в другой поселок Ташкентской области – поселок Солдатский (сейчас это город Дустабад). Я из простой рабочей семьи, учился в обычной советской школе. С нами жила мамина мама, родившаяся в самом начале прошлого века. Она была неграмотной и неоднократно просила меня прочитать вслух переписанные кем-то от руки молитвы. Я их читал, не придавая никакого значения прочитанному. Помню, когда еще только пошел в первый класс и научился писать, бабушка продиктовала мне молитву «Отче наш» и наказала выучить ее наизусть и всегда держать этот листок при себе. Да, он был постоянно при мне, но не могу сказать, выучил ли я молитву в то время. В общем, как говорится, было семя брошенное, но неухоженное… В нашем поселке жила бабушкина родная сестра, с которой моя троюродная сестра каждый год ездила на Пасхальную ночную службу, чтобы по старинной русской традиции освятить куличи и яйца. И вот однажды, вернувшись из храма, сестра мне говорит: «А ты знаешь, там на Кресте Человек висит!» – «Живой?» – спросил я. «Живой! – ответила она. – Каждый год на Пасху висит!». Мне показалось это настолько диким (и в то же время очень любопытным), что на следующий год я собрался и поехал вместе с ними. Всё возрастающее любопытство, огромное любопытство, заставило меня к ним присоединиться. Людей в храме набралось немало. Будучи довольно высоким подростком, я стал смотреть поверх голов: где же тот Человек? И увидел Распятие высотой около полутора метров, а на нем живописное изображение, как потом узнал, Распятого Христа. И хотя сестра утверждала, что Он «как живой», мой интерес к висевшему на Кресте Человеку, точнее – к увиденному изображению пропал… Но ровно через полгода, в октябре-месяце я поехал в храм сам, испытывая в том большую душевную потребность. И после меня стало туда неудержимо тянуть. По возможности я старался каждое воскресенье бывать на богослужении, периодически исповедовался и причащался. Правда, готовился к Причастию в основном по подсказкам людей, более осведомленных в этом вопросе, чем я.
Как много таинственного и, казалось бы, совершенно необъяснимого или непостижимого встречается на нашем жизненном пути! Но верующий человек, изумляясь, радуясь, а порой и печалясь, если попадает в скорбные обстоятельства, находит верное объяснение: это действие Промысла Божия. И что было дальше?
В январе, на Крещение, священник пригласил меня в алтарь, поскольку заболел пономарь, и я стал батюшке помогать. Именно с тех пор началась моя сознательная церковная жизнь как верного прихожанина Свято-Покровского женского монастыря.
Многому научился будущий игумен у сестер
и матушки-настоятельницы
Вы вкратце упоминали о той обители как об истинной школе монашества. А что сегодня вспоминается Вам – наместнику единственного в Узбекистане православного мужского монастыря, на который наверняка устремлены взоры представителей разных конфессий, живущих в этой Республике?
Вначале скажу о сестрах, у которых я многому учился. И прежде всего – отношению к Церкви. Большей частью это были (как некоторые о них говорили) старенькие бабушки. Но в эпоху советской власти они безбоязненно ходили в храм, терпели поношения, терпели унижения. В годы гонений на верующих среди наших сестер были даже тайные монахини. Всех их отличало очень ревностное отношение и к своему храму, и к богослужению. Иногда я приезжал в обитель на субботу-воскресенье и, оставаясь там ночевать, видел, что на молитвенном правиле они стоят, как свечки. Ни одна не шелохнется! И во время службы в храме они полностью погружались в молитву, ни с кем не общаясь, ни на что не отвлекаясь. Также в обители, когда та имела статус подворья, было строгое послушание старшей сестре. Когда подворье стало монастырем – было строгое послушание его настоятельнице монахине Епистимии (Ельменовой). И этому я учился... Но были моменты, когда на чьем-то примере я учился, как не надо поступать. Такое тоже случалось. Хотя опять же всё это анализировалось, сопоставлялось, разъяснялось – и одним из моих духовников, который в обитель приезжал, и матушкой-настоятельницей, которой я полностью доверял, и которая на многое повлияла в моей жизни, готовя меня не к созданию семьи, а к монашеству. Как должен жить монах, как он должен относиться к настоятелю, к послушанию, к богослужению – это всегда красной ниточкой протягивалось во всех наших разговорах во время общения с матушкой. Более того! После ее перевода в Ашхабад настоятельницей женского монастыря в Туркменистане в ее письмах оттуда тоже была эта «красная ниточка».
Еще у матушки-настоятельницы я научился доброму отношению к людям. (Любви ко всем, увы, не хватает, но доброе отношение я стараюсь проявлять). Матушка всё, что у нее было, раздавала нуждающимся. И свою пенсию, и часть церковных доходов. Представители старшего поколения должны помнить: в 90-е годы было голодно, острую нужду тогда испытывали многие. У кого-то на работе подолгу не выдавали зарплату, кому-то задерживали пенсию. Матушка, как могла, помогала. Еще из тех лет вспоминается случай: матушка попросила меня поехать на епархиальный склад и приобрести душеполезную литературу для приходского храма, чтобы народ мог ее покупать. Я взял там книги, условно говоря, по семь рублей, привез их – как положено, с накладной. Матушка накладную посмотрела и выложила книги для продажи... по два рубля! «Как же так, – сказал я потрясенный, – они ведь закуплены по более высокой цене!» В ответ же услышал замечательные слова, запавшие мне в душу: «Ты знаешь, сыночка (так матушка меня называла), книги печатают для того, чтобы люди их читали. Если я выложу их по семь рублей, вряд ли кто возьмет. А за два рубля, надеюсь, возьмут, прочитают, и от этого будет польза». (Это один из примеров, но сколько еще можно привести!). И позже, когда у меня в голове, в мыслях рисовалась картинка идеального монашества, идеального монаха, я сразу же представлял себе монахиню Епистимию. Я положил себе за доброе правило: буду стараться стать таким, как она – монахиня, научившая меня правильному отношению и к монашеству, и к мирским людям.
Батюшка, может быть, несколько неожиданно прозвучит мой вопрос, но для многих имя Небесной покровительницы Вашей духовной наставницы непривычно для слуха и труднопроизносимо. А Вы его быстро научились произносить? И читали ли тогда житие святой мученицы Епистимии? Были ли поражены ее подвигом?
Произносить имя матушки-настоятельницы для меня не составляло никакого труда. Потому что я постоянно читал жития святых, и столько разных имен, непривычных для слуха современного человека, в них встречалось! Но я их сразу запоминал: Господь дал мне хорошую память, и учеба, обучение чему-то новому (благодарение Господу!) давались легко. А житие матушкиной Небесной покровительницы я прочитал, когда матушка уехала в Ашхабад, я – в Липецкую область, в Задонский Богородице-Рождественский мужской монастырь. Житие мученицы первых веков христианства Епистимии я прочитал, как и жития других святых, с большим интересом и благоговением, однако поражаться чему-то не стал, потому что перед моими глазами был живой человек, который всё время поражал своими поступками. Для меня наша современница матушка Епистимия была святой. И хотелось ей подражать. Что касается ее мудрых советов относительно монашества, они мне помогают и сегодня.
Письма были написаны в четыре монастыря
Отец Нектарий, Вы рассказывали, что прежде чем в свои восемнадцать уехать в Россию, в Задонский монастырь, Вы долго переписывались с кем-то из его насельников. Как началась эта переписка, что послужило импульсом для нее?
В Свято-Покровском женском монастыре города Дустабад была не такая уж чтобы большая, но достаточно хорошая библиотека, и я постоянно брал в ней книги. Как я уже говорил, я постоянно читал жития святых, читал патерики, много чего из истории Церкви перечитал. Благодаря этому чтению я утвердился в мысли, что есть четыре известные обители – Троице-Сергиева и Киево-Печерская лавры, Оптина пустынь и Задонский монастырь (видно, в книгах мне встретились сведения о Задонских подвижниках). И в одной из этих обителей, подумал я, я мог бы подвизаться, стать монахом. Интернета тогда еще не было, но всё же удалось достать адреса. Письма я написал во все четыре монастыря и решил: откуда первым придет ответ, туда и поеду! Довольно быстро или, как еще говорят, оперативно ответил мне послушник Задонского монастыря по имени Георгий. Он сообщил, что не может сказать, примут ли меня в монастырь, но на мои вопросы о монашестве, вопросы духовного плана пообещал с Божией помощью отвечать. Вопросов было много, послушник Георгий отвечал исправно, даже какие-то духовные книжечки присылал. Позже он стал иноком Стефаном (и продолжал мне писать!), затем – монахом Стефаном, а сейчас в сане игумена служит на одном из приходов Липецкой епархии. Наша переписка длилась, наверное, более года.
Читая те письма, я чувствовал, как растет во мне желание поехать в этот далекий от моего родного поселка монастырь. Даже во сне привиделось, что я приезжаю в Задонск. От матушки Епистимии услышал такие слова: «Может быть, это воля Божия!» И я позвонил наместнику монастыря епископу Никону (Васину) – (ныне схимитрополит Никон пребывает на покое). Когда нас соединили, спросил владыку, можно ли мне к ним приехать (дальнейшей своей жизни без Задонского монастыря я уже не представлял). Владыка Никон посоветовал поискать монастырь поближе к дому, мол, всё-таки расстояние между Узбекистаном и Задонском огромное. Но мне так хотелось в Задонск, что я решительно сказал: «Можно я всё же приеду? А там как получится!». Был 1999 год. Я приехал, монастырь принял меня.
Имя владыки, одного из самых почитаемых архипастырей нашей Церкви, у православных людей на слуху. Но хочу спросить об игумене Стефане, сумевшем взрастить в Вашей душе такую любовь к мало знакомой Вам обители. Не о духовном ли писателе игумене Стефане (Киселеве), служащем на приходе, идет речь?
Именно о нем. Отец Стефан известен и как автор многих светлых духовных песен, однако все ли знают, что музыку к ним (назову особо полюбившиеся народу Божию песни – «Милосердный Отец», «Спаси, Владычице, Святую Русь Твою») написал владыка Никон? Это владыка ко всем песням батюшки придумал прекрасную мелодию!
«Подвиг Христа ради юродивых особо близок моей душе»
Тема «Новое имя – рождение в новую жизнь» на нашем портале «Монастырский вестник», можно сказать, заняла свою нишу. Монашествующие делятся воспоминаниями о самом постриге и той незабываемой минуте, когда они услышали, каким именем их нарекли. А у Вас какая внутренняя реакция была?
Я радовался, как ребенок! Для меня это явилось большим утешением. С одной стороны, я радовался тому, что меня постригли в монашество, с другой – что мне дали имя одного из любимых моих святых. До этого узнав, что правящий архиерей одобрил мое прошение и мне уже начали шить облачение, благочинный монастыря архимандрит Иосиф (Пальчиков) в разговоре со мной поинтересовался: «В честь какого святого ты хотел бы, чтоб тебя назвали?» Помня слова матушки Епистимии о том, что у монаха не должно быть никакого желания «хочу» или «не хочу», я ответил, что приму любое имя, какое наместник мне даст. (К слову, я вовсе не боялся получить какое-то труднопроизносимое имя – владыка Никон всех называл благозвучными именами, даже нарекая постригаемого именем кого-то из древнехристианских святых). Отец-благочинный продолжил: «Но ты озвучь, а я скажу наместнику и, возможно, он выберет одно из имен, тобою названных». У меня были любимые святые, чьи жития, которые легли мне на сердце, я читал по многу раз – преподобный Онуфрий Великий, блаженный Феофил Киевский, преподобный Нектарий Оптинский и святитель Агафангел, возглавляющий собор Ростово-Ярославских новомучеников. Я назвал отцу-благочинному все четыре имени, добавив при этом, что не настаиваю ни на одном из них.
...В Оптиной пустыни я бывал и перед постригом, и после пострига туда ездил, чтобы помолиться у мощей своего Небесного покровителя. Ни разу, правда, не доводилось там служить, но молиться в Оптину езжу периодически. И здесь, в своем монастыре, всегда призываю преподобного Нектария на помощь, каждый день к нему обращаюсь. Вообще такие удивительные моменты вспоминаются! Еще живя дома, я тоже много раз читал его житие. Затем в Задонском монастыре мне, послушнику, дарили его житие, и у меня появилось какое-то свое внутреннее расположение к этому святому. А первое мое знакомство с ним (если можно так выразиться, очное знакомство) произошло в Оптиной пустыни, когда незадолго до пострига я поехал в те края и так получилось, что смог заехать в прославленную обитель. Я помолился у мощей всех Оптинских старцев, которые находились в обители, но именно у гробницы с мощами преподобного Нектария вдруг неожиданно почувствовал какое-то особое тепло. И те дни, что там пробыл, я молился у этой гробницы, потому что мне возле нее было спокойно и тепло. Возникало чувство, что здесь покоится родной человек.
К житию последнего соборно избранного Оптинского старца можно возвращаться и возвращаться, каждый раз находя в нем что-то такое, что пробуждает мысль, заставляет на многие вещи в жизни посмотреть по-новому. Меня, например, поразило, что старец-аскет живо интересовался современными направлениями искусства, разными науками, изучал латынь и французский...
И при этом дал себе обещание не выходить за ограду монастыря и сдержал его. Для меня это было своеобразным добрым примером. Когда меня назвали в честь преподобного Нектария, я сказал, что мне бы хотелось в подражание своему Небесному покровителю никуда не уходить из монастыря вообще. (Но Господь судил иначе: в Узбекистане, куда я в силу определенных обстоятельств вынужден был вернуться, мне пришлось и на приходах потрудиться). Конечно, интересно было узнать, что, будучи необразованным (точнее, имея за плечами сельскую церковно-приходскую школу), старец преуспел в изучении целого ряда наук, а что касается литературы, мог, к примеру, прочитать наизусть Пушкина и Державина... Но для меня куда важнее была и остается духовная составляющая. В духовном плане меня сильно привлекало его юродство. Я понимал, что это особый подвиг – к тому же он совершался в предреволюционное и революционное время, когда многие монахи знали или предвидели, что их обители будут разорены, а самих насельников ждут гонения, тюрьмы, ссылки, большие страдания. Подвиг юродства, подвиг старчества Оптинского подвижника меня очень сильно впечатлил, оставил глубокий след в моей душе. И до сих пор перечитывая его житие из года в год, я в первую очередь обращаю внимание на эти аспекты. Подвиг юродства особо близок моей душе. Все Христа ради юродивые, возвещавшие правду Божию на земле – это святые, к которым я отношусь с особым почтением и чувствую какое-то духовное родство с ними.
В конце первого интервью мы с Вами анонсировали еще одну стержневую тему: рассказ о Вашем послушании председателя Комиссии по канонизации святых Среднеазиатского митрополичьего округа. Работа такой Комиссии в крае, куда богоборческий режим ссылал репрессированных священнослужителей, монашествующих – тема объемная, в несколько абзацев ее не уместить...
Что ж, можно в дальнейшем к ней обратиться. Добавлю, что я лично знал стариц и старчиков, монашествующих, священников и мирян, которые помнили подвижников благочестия, сосланных в Среднеазиатский регион. Кто-то даже помнил святителя Луку (Войно-Ясенецкого), начинавшего свой монашеский путь на нашей земле.
Беседовала Нина Ставицкая
Снимки представлены игуменом Нектарием (Блиновым)
Публикации
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
