Наместник Свияжского Богородице-Успенского монастыря игумен Симеон (Кулагин) рассказывает о Промысле Божием в своей жизни, о том, как и что привело его к монашеству, о духовном опыте и встречах с духовными наставниками.
«Странный ребенок»
Странным ребенком меня считала школьный библиотекарь. Когда я, второклассник, приходил в библиотеку и просил книги об истории и политике, она это еще терпела. А мне просто было очень интересно все, что происходит вокруг. Дело в том, что мои родители очень любили читать, папа занимался прикладной социологией, учился в аспирантуре МГУ, мама тоже была начитанным человеком; может быть, поэтому и я так любил узнавать новое. К восьми годам знал названия всех стран и столиц мира, живо интересовался политикой и устройством Вселенной.
Чуть позже нашего школьного библиотекаря ждали новые испытания: мои запросы по части книг стали еще более необычными. Дело в том, что как раз наступил 1988 год – год Тысячелетия Крещения Руси, и наше до того совершенно атеистическое государство неожиданно «потеплело» к Церкви.
Жили мы с родителями в Барнауле, они у меня росли и воспитывались при советской власти, поэтому были, как и большинство в те годы, людьми нецерковными. Я, конечно, тоже не имел о православной вере ни малейшего представления.
И вдруг передо мной открылся совершенно новый мир: по телевизору стали показывать храмы, а в них пели монахи. Появились также передачи об иконописи, богослужении, духовном пении – о той стороне жизни, которая прежде находилась под негласным запретом. И меня это все, конечно, сильно заинтересовало – передо мной открылась картина совсем неизведанного до того мира.
Я стал искать в нашей библиотеке все, что было на эту тему, но сумел найти только атеистические книги. Никакой православной литературы в те годы и в помине не было, по крайней мере в нашей школьной библиотеке, да и в других библиотеках города. Хорошо помню те книги, в которых смог найти хотя бы крупицы знаний о православной вере. Это были «Настольная книга атеиста», «Словарь Православия» и «Словарь старообрядчества» (разумеется, все трактовалось с атеистической точки зрения).
Наша библиотекарь была страшно удивлена:
– Зачем ты этим интересуешься?! В твоем возрасте нужно сказки читать! Вот, хочешь узнать о приключениях Буратино?
– Нет, спасибо! Мне, пожалуйста, «Словарь атеиста»!
Библиотекарь была крайне недовольна, но я – настойчив, и она все же выдавала мне то, что я просил.
Вдогонку ворчала:
– Какой странный ребенок!
Пионерский демарш
Вскоре меня, как и всех моих одноклассников, приняли в пионеры, но за год я многое прочитал и принял решение выйти из пионерской организации. 1 сентября пришел в школу без галстука – тогда это было шоком для учителей. Одна из лучших школ Барнаула – и вдруг такой демарш со стороны пионера… Меня по этому поводу поочередно воспитывали классный руководитель, председатель пионерской дружины и наконец директор.
Если вспомнить детство, то можно представить себе, что такое для ребенка вызов к директору школы. Она меня строго спрашивает:
– Почему ты не хочешь носить пионерский галстук?
– Потому что не хочу состоять в пионерской организации.
– Почему не хочешь?
– Потому что она коммунистическая.
– Нет, ты неправильно все понимаешь! Это просто детско-юношеская организация!
– А почему тогда она – имени Ленина?
– Хорошо! Тогда мы соберем общее собрание всей школы, и ты публично объяснишь свою позицию!
Для меня тогда это было по-настоящему страшной угрозой, ведь в школе были пионеры старше меня, и мне совершенно не хотелось публично произносить свою речь перед коллективом старших по возрасту. Я очень переживал, ожидая это публичное судилище, но, к счастью, оно не состоялось: на меня махнули рукой.
Но у нас была такая традиция: в сентябре мы всем классом фотографировались в ателье на память. Это все проходило торжественно, мы радовались, что стали на год старше, что вот – мы все вместе. И мне тогда сказали:
– Или надеваешь галстук, или не идешь с нами фотографироваться!
Я не надел, и на общем фото меня не было, это было мне тогда очень обидно. Учительница алгебры, которая была нашей классной руководительницей, влепила мне двойку по алгебре за четверть.
Конечно, по сравнению с тем, что терпели многие взрослые за исповедание своей веры, мои тогдашние переживания можно назвать пустяками, но для детского сердца они были очень чувствительны.
А примерно через год развалилась вся пионерская организация и все пионеры перестали носить галстуки, а потом даже и форму.
Как я хотел покреститься и Библию купить
После прочтения всех этих «Словарей атеиста» я узнал, что есть такая книга – Библия, и захотел ее найти и прочитать. Рядом с нашим домом находился букинистический магазин, в нем заветной книги не оказалось, но спекулянты, которые отирались возле магазина, показали мне Библию и назначили за нее цену – 25 рублей. По тем временам это была довольно большая сумма.
Я, радостный, прибежал к родителям и объявил, что нашел Библию, которая мне очень нужна. Но они, в то время молодые специалисты с двумя детьми, не могли себе позволить потратить такую сумму на книгу и расценили мою просьбу как детскую блажь. Так я и не смог приобрести Библию.
Затем я захотел креститься. Помню, как пришел в единственный в те годы храм в Барнауле – в Покровский. Для 10-летнего мальчика он находился довольно далеко от дома. Там я узнал, что крещение стоит 10 рублей, крестик – 50 копеек и 50 копеек – свечи, итого 11 рублей. Попросил у родителей денег, но они снова мою идею о крещении не поддержали: зарплата у них была небольшая, да и к Богу они пришли гораздо позднее.
В 1990 году мне было уже двенадцать, и моя бабушка согласилась меня покрестить. Она жила в пригороде и как-то сказала мне:
– Приезжай! Ты же хотел креститься – будем тебя крестить!
За два года многое изменилось в стране, во всем чувствовались новые веяния. Власть ослабила тиски, и все, что раньше было подпольным, стало прорываться наружу: рок-музыка, запрещенная литература, которую раньше распространяли в самиздате… Власти перестали контролировать крещение своих граждан, и люди массово пошли креститься. Из моих знакомых многие тогда крестились.
Хорошо помню свои ощущения после крещения: я ехал на автобусе из храма, смотрел в окно и чувствовал в душе удивительный мир и тихую радость. Сейчас, став священником, я могу объяснить то, что чувствовал: это было посещение Божественной благодати. Тогда я не мог определить свои чувства, но сумел связать их с крещением, и это сильно запало мне в душу. Позднее многократно испытывал подобное чувство посещения благодати Божией, когда приступал к Таинствам.
Думаю, что мой детский интерес к вере был призывом Божиим, и этот призыв привел меня к крещению. Сразу после крещения, когда моя мама поняла, что мой интерес к вере серьезный, она купила мне Библию. Тогда они уже появились в продаже. Так я стал читать Священное Писание. Для неподготовленного мальчика это было довольно сложное чтение, но мне было очень интересно. Так я пришел к вере.
Как раз в это время рядом с нашим домом открыли храм, и я стал туда ходить. Ходил один: родители этим совершенно не интересовались, а мне очень хотелось бывать в церкви.
«У стен Церкви»
Сейчас я понимаю, что вхождение, настоящее вхождение в Церковь – это тяжелый труд. Знаю многих людей, которые пришли к вере, но не живут осознанной духовной жизнью, не борются осознанно со своими страстями… У С. Фуделя есть книга «У стен Церкви». Человек прежде, чем по-настоящему войти в Церковь, долго стоит у ее стен: язык богослужения труден и часто непонятен, многодневные посты, пост перед Причастием, длинные службы, «злые бабушки»…
Протестанты ведут активный прозелитизм, у них разработана целая система: как окружить человека «любовью», как удержать его. У нас же подобного нет. Иногда говорят, что это неправильно, что нам нужно так же привлекать людей к себе… Но я думаю, что это не человеческие огрехи – все эти многочисленные препятствия промыслительны: человек должен приложить усилия, чтобы войти в Церковь. Птицы выталкивают птенца из гнезда, чтобы он полетел. Так и здесь: нужно приложить усилия и доказать серьезность своих намерений.
Вот и у меня был такой период вхождения в Церковь. В связи с этим могу вспомнить даже один забавный случай.
«Перерыв на обед»
У всех бывают свои препятствия – и у меня было свое. Вместо «злых бабушек» у меня был «перерыв на обед».
В юности наступил такой момент, когда мне очень захотелось пообщаться со священником. Накопилось много вопросов, которые мне хотелось ему задать. Я пришел в храм, когда там не было службы, вижу: сидят такие строгие бабушки. Подошел к ним, вежливо сказал о своем желании, и они отправили меня в крестильню. Там меня встретила следующая бабушка. Я сказал ей то же самое, и она очень строго мне заявила:
– Священников сейчас нет: перерыв на обед!
Сейчас, повзрослев и став священником, я хорошо понимаю, что священнослужители в течение дня имеют обыкновение обедать и вообще им присущи все человеческие привычки, а тогда эта фраза резанула мой слух очень сильно. Я вдруг почувствовал себя в каком-то казенном учреждении. Развернулся и ушел, даже не став никого дожидаться.
У меня были одни планы, а у Господа на меня – совсем другие
История была интересна мне с раннего детства. К десяти годам я прочитал все школьные, а к двенадцати – все университетские учебники по истории и уже тогда точно знал, что в своей взрослой жизни буду заниматься историей. Мне было очень интересно узнавать новое об исторических фактах. Читал научную литературу и монографии так, как другие читают детективы и приключения.
Когда поступил в Алтайский государственный университет на истфак, у меня сложилась привычка: каждое утро до начала занятий ходить в храм на раннюю Литургию. Мне это очень нравилось.
Закончил истфак, поступил в аспирантуру – учился и одновременно преподавал в университете. Тогда я считал, что вот оно – счастье: мое хобби одновременно является моей работой, и мне за это еще деньги платят. Находился в полной уверенности, что буду заниматься любимой историей до конца своих дней. Написал кандидатскую и был готов к ее защите.
Но в моей жизни произошло одно событие, которое совершенно изменило все мои планы и расчеты. О духовном рассказывать всегда трудно: духовное состояние, духовное явление плохо передаются нашими обычными словами, предназначенными для обычной, бытовой жизни. Попробую рассказать, но не уверен, что смогу передать то, что пережил.
Божие посещение
Точно помню тот день – 2 июня 2002 года. Я тогда даже и не собирался причащаться, мне казалось, что я не готов, но близкий мне человек уговорил меня причаститься. И словно для того, чтобы показать мне, что Дух дышит, где хочет, Господь дал мне пережить Свое посещение.
После Причастия я вышел из Никольского храма, стал спускаться по высоким ступенькам – и у меня возникло явное физическое ощущение невесомости. Вдруг понял, что совсем не чувствую своего веса, еще немного – и просто взлечу. Это было такое сильное посещение благодати Божией, что я чувствовал его на физическом уровне.
Вернувшись домой, тут же начал читать Евангелие – мне очень хотелось его читать. Начал – и понял, что впервые в жизни читаю сознательно. Исчезли все препоны и препятствия – я стал легко понимать церковнославянский язык. Такое озарение, возвышенное состояние, которое было духовным: хотелось молиться, хотелось читать Евангелие, словно прибегать к источнику с Живой водой. Это было очень необычное состояние, такое Божие посещение, которое продолжалось три дня.
Человек, который в это время со мной пообщался, потом крестился. Моя мама, видя, что со мной что-то происходит, не понимала, что это, но отчего-то сказала:
– Боюсь, ты уйдешь в монастырь.
Хотя я тогда о монастыре еще и не думал.
До и после
Сложно описать мое тогдашнее состояние, но то, что произошло со мной, поделило мою жизнь на две части: до и после. Это было далеко не первое мое Причастие, но оно стало для меня переломным: мое детское стремление, моя тяга к Богу реализовались – я вошел в Церковь. И тогда понял, что все ответы на свои вопросы об устройстве мира, все утешение, которое раньше искал в исторических знаниях, – я могу получить в Церкви. Мне приоткрылся духовный мир, и я осознал, что существует духовный уровень познания мира.
После этого я стал охладевать даже к своей любимой профессии. Продолжал еще три года работать в университете, но уже чувствовал, что не буду заниматься историей, как хотел раньше, до конца своей жизни. Интерес к диссертации тоже стал угасать – по инерции я ее написал, но защищать ее мне уже не хотелось.
Я бы хотел, чтобы вы поняли меня правильно: происшедшее со мной совсем не означает, что все должны бросить науку или любимую работу и пойти в монастырь. Господь может так же властно призывать человека к трудам в сфере науки, медицины, образования, чего угодно, или к семейной жизни и многодетной семье. Я рассказываю о личном опыте и о моем личном призыве. Видимо, для меня Промысл Божий был именно таким, а для кого-то этот Промысл может быть совершенно иным…
Я стал ходить в храмы Барнаула так часто, как мог, затем поехал в научную командировку в Москву (в архив) и обошел все храмы центра Москвы, молился в них. Чувствовал такой сильный призыв Божий, такой сильный перелом в моем духовном, душевном состоянии, который, конечно, должен был завершиться переменой в обстоятельствах моей жизни.
Как я поехал в Оптину пустынь
Весной 2005 года я решил поехать в паломническую поездку: появилось непреодолимое желание пожить в монастыре. Все, что раньше было мне интересно, теперь казалось несущественным. Я стал понимать, что хочу не просто ходить в церковь, а хочу жить в Церкви. Это было такое уязвление Божие, зов Божий, и я не мог от него отмахнуться и продолжать жить как раньше.
Я и прежде ездил в паломнические поездки, но теперь душа просто рвалась. Духовник сказал:
– Идет Великий пост; подожди Пасхи, тогда и поедешь.
И я дождался Пасхи, уже после нее отпросился у завкафедрой и поехал. Ехал в несколько монастырей одновременно, поскольку не знал, куда именно мне ехать. Сначала посетил Данилов монастырь в Москве, потом прожил неделю в Боровском монастыре, затем поехал в Оптину пустынь. Я мог пробыть там только три дня, потому что должен был вернуться в срок на работу.
Мы с попутчиком вышли на перекрестке и пошли к Оптиной через лесок. Когда деревья расступились и перед нами показался монастырь – я пережил такое чувство умиления, восторга, теплой радости, с какими раньше в других монастырях не сталкивался.
«Просто оставайся и положись на волю Божию»
Провел в Оптиной пустыни три дня – и ощущение, что попал домой, все эти дни укреплялось, усиливалось, и в конце концов я понял, что хочу здесь остаться, не хочу никуда уезжать. Все три дня нес послушание в рыбном цехе: ходил на утренние и вечерние службы, а все остальное время чистил рыбу. (Через несколько лет, когда я нес послушание келаря, рыбный цех тоже находился в моем подчинении.)
В течение этих трех дней я неоднократно видел старца Илия, но он был окружен такой толпой, что пробиться к нему нечего было и думать. И вот на третий день, в конце работы, я вышел из рыбного цеха, а напротив него находится братский корпус, где тогда жил старец. Вижу: отец Илий, совсем один, идет к нижней вахте. И внутренний голос мне сразу: «Скорей, скорей, успевай!»
Я бросился к старцу, а старец Илий и тогда, и сейчас, несмотря на свой преклонный возраст, отличается тем, что всегда очень внимательно выслушивает и вникает в проблемы всех, кто просит его совета или помощи. У него очень любящее сердце. И вот он, как обычно, в своей манере, спрашивает меня:
– Ну что, ну что? Давай, давай, говори…
– Я хочу здесь остаться, но мне нужно возвращаться на работу в университет. Что мне делать, батюшка?
– Оставайся.
А у меня такой рациональный склад ума, когда нужно знать все точно.
– Батюшка, а на сколько оставаться?
– Просто оставайся и положись на волю Божию.
И все напряжение тут же покинуло меня. А до этого я все переживал и думал: «Вот осталось два дня до отъезда, вот остался один день…»
И я по доверию к старцу Илию, человеку высокой духовной жизни, остался в Оптиной пустыни. И с тех пор ни разу ни на секунду об этом не пожалел.
После этого старец стал моим духовником, я у него постоянно исповедался, и он принимал меня при монашеском постриге. Постригал меня отец наместник – архимандрит Венедикт, который вручил меня старцу как духовному отцу. Мне было 27 лет.
Послушнический искус в монастыре
Два первых года в монастыре я трудился на послушании в коровнике как скотник: убирал навоз, чистил стойло у коров. Потом стал пастухом – и это было у меня любимое послушание. Мы уходили в поля, и там я мог читать святых отцов, Ветхий Завет – все те книги, которые не успел прочесть в миру.
Я был горожанином и до того коров вблизи не видел, учился в университете, потом преподавал в университете, и вот – коровник. Для меня это было испытание: тяжело, непривычно, грязно, в конце концов. Причем это не только со мной так в монастыре поступили. Отец наместник воспитывал так всех трудников, он был очень мудрым наставником. Труднический период всегда очень тяжелый…
Уход в монастырь – серьезная перемена в жизни, трудникам и послушникам требуется такой хороший, правильный искус, который позволяет всерьез испытать себя и свое произволение, свое стремление к монашеству. Искус перед постригом – и есть испытание. Если бы у меня не было серьезного намерения, то я мог бы, поработав немного на коровнике, развернуться и уехать домой, как часто и происходило со многими трудниками.
Позднее мне самому довелось руководить трудниками, их в Оптиной обычно около 150 человек. Есть сезонные колебания: первый спад после Пасхи, второй после Успенского поста. Первый спад: люди стараются выдержать Великий пост, а потом – все, больше не могут и разъезжаются. Второй спад: лето заканчивается, и люди тоже разъезжаются. Самый большой заезд трудников обычно бывает Великим постом, и подавляющее большинство не выдерживает искуса. Такое происходит во всех монастырях. Если человек только что приехал и говорит: «Я до конца жизни буду в монастыре», это ничего не значит. Большинство не выдерживает.
У меня вот, как я уже говорил, искус проходил на коровнике. Если бы я был сельским жителем, возможно, такое испытание было бы для меня легким. Но я был жителем городским.
Если трудник проходит испытание, видит, что он готов подвизаться в этом монастыре, а братия и отец наместник видят, что он им подходит, то трудник становится уже послушником и официально приукаживается: зачисляется в число братии. Через год послушания в коровнике мне выдали подрясник, и я официально стал послушником Оптиной пустыни. Год – это довольно быстро, многие трудники остаются в этом качестве в течение нескольких лет.
Умру, но послушником
Я был очень рад, когда мне дали подрясник, меня это прямо окрылило, и я пошел пасти коров уже в подряснике, как настоящий послушник. Мы ушли в луга, и у нас было 25 коров и один бык.
Пасем мы с напарником это стадо, и вдруг я вижу странную картину: бык начал прыгать по полю, как тушканчик. Представьте: взрослый черный бык весом в тонну, такая огромная туша, легко прыгает себе и прыгает. А у него ноги сильные, мощные. Я смотрел на эту картину сначала с удивлением, а потом с ужасом.
Тут бык перевел взгляд на мой подрясник и вдруг понесся прямо на меня. А вокруг чистое поле шириной примерно в километр. С одной стороны река Жиздра, с другой – лес, но до них не добежать: бык бегает гораздо быстрее и если догонит, то просто подымет на рога, затем бросит на землю и растопчет. И вот стою я посреди чистого поля, а на меня несется разъяренный бык. И у меня такая мысль: «Как хорошо, что я успел стать послушником! Умру, значит, на послушании».
Удачей было то, что я не побежал (хотя очень хотелось). Второй удачей было то, что я уже год пас коров и научился пользоваться кнутом. Я успел его расправить: для того чтобы нанести хороший удар, кнут должен быть расправлен во всю длину (метра три) позади тебя. Если кнут свернут – нанести удар не получится. Вообще только чтобы научиться пользоваться кнутом, нужно не меньше недели.
Бык подбегает ко мне – я бью его кнутом. А быки удара по морде не переносят, и он разворачивается, обходит меня слева и снова нападает. Снова бью его кнутом. И удивительно: я отбивался от разъяренного животного несколько минут, и у меня не было ни одной осечки. Если бы она случилась – я бы вам сейчас все это уже не рассказывал. А тут – ни одной осечки. И это даже не зависит от мастерства, ведь кончик кнута может просто запутаться в траве; это была для меня просто милость Божия. Вопрос жизни и смерти.
Я уже стал выдыхаться, отгоняя быка, как подбежал с другого конца поля мой напарник и тоже стал сдерживать его кнутом. Мы вдвоем, с большим трудом, загнали его в коровник. После этого быков больше в поля не выпускали. За пару лет до нашего случая бык убил послушника в Псково-Печерском монастыре. А я, милостью Божией, остался жив.
На следующий день мой напарник, увидев меня, сказал:
– Я думал, ты больше не придешь пасти коров…
Старенький трудник Дмитрий Егорович, который давно работал в коровнике, нашей истории не очень поверил и решил, что мы, как горожане, просто не сумели справиться с животным. Он сам этого быка нисколько не боялся, поскольку вырастил его, кормил теленком с руки, и бык тоже был к нему очень привязан. Но потом бык все-таки поддел Дмитрия Егоровича на рога, и он через несколько дней умер в больнице. Быка сдали на мясокомбинат, а все остальные быки с того времени живут только в загонах.
Удивительная милость Божия
Милость Божия в моей жизни проявилась и в трагических событиях, связанных с моей мамой, Натальей Сергеевной.
Нужно сказать, что мама у меня пришла к Богу, когда со мной произошло то Божие посещение, о котором я рассказывал выше. Я тогда причастился и три дня ходил в таком состоянии благодати, которое, видимо, действовало даже на окружающих меня людей. Мама, пообщавшись со мной, на следующий же день крестилась в том же храме – Никольском, где я причастился в тот раз. С тех пор она стала прихожанкой этого храма, там же ее потом и отпевали. Там и моя сестра в детстве пела на клиросе.
Мама, покрестившись, каждое воскресенье была в церкви, исповедалась, причащалась. Есть немало людей, которые обращались к ней за советами в церковной жизни, и они мне потом об этом рассказывали. Мама была трезвенным, рассудительным человеком и могла помочь новоначальным.
Год назад (я тогда уже 15 лет жил в монастыре) мама тяжело заболела, и мне сообщили из больницы, что она находится в критическом состоянии. Я был в Свияжском монастыре рядом с Казанью, а она в Барнауле. Прямых рейсов в тот день не было, а я не хотел ждать и полетел через Москву в Новосибирск, а оттуда на такси поехал в Барнаул. Это довольно сложный путь: два авиарейса, три пересадки, несколько часов на такси.
Подъехал сразу к больнице, меня провели в палату, я увидел врача, и он сказал, что состояние мамы безнадежное. Я позвонил знакомому священнику, чтобы посоветоваться с ним, что можно сделать. Он ответил, что уже приходил к маме в больницу по моей просьбе, исповедал и соборовал ее, а сейчас готов приехать и причастить.
Я приготовился ждать его час или два, ведь Барнаул – большой город, но, к моему удивлению, не прошло и десяти минут, как он вошел в палату в епитрахили и с запасными Дарами. Объяснил, что как раз проезжал мимо больницы, когда я ему позвонил, и ему оставалось просто выйти на остановке.
Он причастил маму, я попрощался с ней, и буквально через полчаса она отошла ко Господу, держа меня за руку. Это было для меня тяжелое, трагическое происшествие, но в нем проявилась для меня милость Божия. Во-первых, я с такими пересадками все же сумел приехать к маме менее чем за два часа до ее ухода; во-вторых, священник успел приехать к ней со Святыми Дарами и причастить ее в последний час ее жизни. И я очень благодарен Господу за Его милость!
Старец Илий
Отец Илий, как я уже говорил, благословил меня на монашество, принимал от пострига и стал моим духовником. Исповедался я у него еженедельно. Меня довольно быстро поставили пономарить, а у пономаря дел всегда много, и старец меня часто даже притормаживал и говорил:
– Давай иди на исповедь. Не забывай о том, что главнее.
Советы старца, его ответы на мои вопросы очень помогли мне в начале моей монашеской жизни. Первое время для новопостриженного монаха всегда очень сложное, бывает, заносит: то охлаждение, то ревность не по разуму. Период становления после пострига можно сравнить с возрастом юности в жизни человека – в юности ведь много искушений.
Вот, например, одно из наставлений старца: есть худой навык и есть добрый навык – к какому навыку себя приучишь, тот и будет определять твою монашескую жизнь. Например, трудно вставать в половине пятого утра, но если навыкнешь, то потом годами встаешь, не замечая трудностей.
Отец Илий, как настоящий старец, всегда воспитывал нас своим примером подвижника. Я очень любил наблюдать за ним в алтаре. То нерадение, теплохладность, которые часто нам присущи, у него полностью отсутствовали. Он всего себя отдавал служению, молитве и помощи ближним.
Меня поражает то, с каким вниманием и любовью старец всегда относится к людям – он никогда ни с кем не разговаривает равнодушно. Я сам принимаю исповедь и знаю, как сложно сконцентрироваться и внимательно отнестись к каждому человеку, когда идет большой поток паломников на исповедь, как приходится бороться, чтобы внимание не рассеялось, чтобы отнестись к людям не формально, а с любовью, вникнуть в проблемы каждого.
Еще меня поражает в старце его феноменальная память. У него окормляется очень много людей, и я был один из многих, ничем не примечательный молодой монах. Но отец Илий помнил все обстоятельства, все детали, все вопросы, которые меня касались. И что еще более удивительно: когда ко мне приезжали родные (отец, брат), я приводил их к нему, и он потом помнил и все детали их жизни, проблемы, которыми они делились. Даже много лет спустя старец помнил эти детали и спрашивал меня о них.
Учитывая возраст старца, а ему тогда было около восьмидесяти, сейчас под девяносто, и он все это держит в памяти – такое возможно, конечно, только с Божией помощью. Это Божий дар. А ведь он очень болен, и давно. Отец Илий – человек со множеством хронических болезней, и, тем не менее, его служение очень активное и является примером для любого священника и монаха.
Его келейники и помощники – те, кто с ним рядом, – часто признаются, что падают от усталости, что у них не хватает сил, чтобы жить в режиме старца и помогать в его трудах, а ведь они на несколько десятков лет его моложе. Это, конечно, свидетельствует о том, что отца Илия явно укрепляет Божия благодать.
Исцеление расслабленного
Несколько случаев исцелений больных людей по молитве старца происходило прямо на моих глазах. Расскажу об одном из таких случаев. 2008 год, Великий пост, очень длинные постовые службы в Оптиной пустыни. Они тянутся почти до обеда, но большинство братии после полунощницы расходятся на послушания. Я в 2008 году был уже в постриге, исполнял послушание чтеца и поэтому остался в храме – в Введенском соборе.
Мы уже несколько дней видели на службе паломницу с расслабленным сыном лет восьми-девяти. Он не мог передвигаться без поддержки, сильно приволакивал ноги, и она практически заносила его в храм. Видимо, приехала с верой и надеждой на молитвенную помощь.
В какой-то момент из алтаря вышел отец Илий, подошел к ним, поговорил, а потом возложил епитрахиль на голову больного мальчика и стал молиться. Он молился очень долго, наверное, минут тридцать, и я видел, как усердно он это делает.
Мне несколько раз доводилось видеть его усердно молящимся, при этом он всегда уходил в алтарь бокового придела, чтобы остаться одному. Он молился очень усердно, с воздетыми руками, и смущался, если кто-то это видел. Я его несколько раз нечаянно «поймал» и тихонько уходил, чтобы не потревожить молитву старца.
И вот тогда отец Илий молился над этим больным ребенком, и видно было, что старец все силы отдает молитве, что он даже изнурен и обессилен: столько душевных и духовных сил он жертвовал, испрашивая у Господа милость для мальчика. Потом старец попросил у пономаря святой воды, тот принес, и отец Илий покропил ребенка святой водой.
В этот же день, немного позднее, я снова увидел паломницу с сыном в храме и заметил, что мальчик стал пока неуверенно, но ходить сам. Прошло лет восемь, и я, уже будучи иеромонахом, по послушанию выходил на исповедь. Как-то вышел в очередной раз, был канун воскресного дня – паломников много, полный храм. Подходит ко мне одна из паломниц, исповедуется и после исповеди радостно говорит:
– Знаете, батюшка, у меня очень много с Оптиной связано… Восемь лет назад я привозила сюда больного сына. Старец Илий помолился над ним – и он стал здоров.
И я вспомнил эту паломницу. И удивительно: всего несколько человек тогда были в храме, которые могли видеть исцеление, и сейчас она подошла именно ко мне. А я уже и забыл об этом чуде по своему скудоумию, и вот такой, видимо, был Промысл Божий, чтобы я все вспомнил. То есть Господь, видимо, это специально для меня сотворил и, наверное, для тех, кто сейчас это читает…
Я спрашиваю у женщины:
– А где теперь ваш сын?
– Да вот же он – позади меня стоит!
И я вижу, что за ее спиной, в очереди на исповедь, стоит высокий, здоровенный парень.
Думаю, что такие дары, как исцеление больных или прозорливость, не действуют автоматически, подобно аспирину, то есть выпил таблетку – температура понизилась. Что можно выстроить всех больных в ряд, а старец пройдет и всех исцелит. Мне кажется, здесь важны не только духовные дары старца, но и воля Божия, и духовное состояние того человека, который к нему приходит. Чудо нельзя предсказать. Господь – это Личность, и только Он Сам знает, когда чудо совершится. Если человек приходит к старцу с верой, с молитвой, с покаянием, то тогда, наверное, может совершиться и чудо исцеления, и чудо прозорливости…
Помощи Божией в благих делах всем читателям портала Православие.Ru!
Записала Ольга Рожнёва
Публикации
Доклады
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
