18 апреля 1993 года, на Пасху, в Свято-Введенской Оптиной Пустыни были жестоко убиты три насельника монастыря: иеромонах Василий (Росляков), инок Трофим (Татарников) и инок Ферапонт (Пушкарев). Прошедшие годы не только не стерли из памяти верующих суть и подробности случившегося, – со временем лишь укрепляется понимание того, что погибшие монахи пострадали за свою верность Христу, что руку убийцы, так или иначе, направлял сам враг рода человеческого.
Свидетельство существующего в народе почитания убиенных – прежде всего, люди, которые приезжают в Оптину Пустынь и обязательно идут в часовню, возведенную над могилами иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта. Надгробные деревянные кресты в ней увешаны множеством записок с молитвенными обращениями.
Монастырь уже давно ведет запись рассказов о помощи Божией по молитвам к трем Оптинским братиям. Собранные по крупицам сведения об их жизненном пути, приходе в монашество, примеры благодатных исцелений составили книгу Н. Павловой «Пасха Красная», вышедшую в 2002 году и продолжающую переиздаваться. Ныне на основании запроса Оптиной Пустыни в Синодальную комиссию по канонизации святых Русской Православной Церкви начался сбор необходимых документов для прославления; время, когда оно совершится, – в ведении Промысла Божия.
Сегодня, почитая память мученически погибших монахов, мы публикуем воспоминания настоятеля Московского подворья Оптиной Пустыни, пресс-секретаря Синодального отдела по монастырям и монашеству архимандрита Мелхиседека (Артюхина), а также воспоминания, которыми поделились монашествующие, знавшие убиенных братий.
«Верю, что Господь, призвавший их в первый день Святаго Христова Воскресения через мученическую кончину, сделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего».
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II
– Почему вы это сделали?
– Меня преследовал голос, что монахи – враги сатаны: «Если ты это не сделаешь, то мы проиграем»…
Я хотел до Него (показывает пальцем наверх), достать через них… Я не стрелял на крестном ходе, потому что там было слишком много мирских людей, а мне нужны были только одни монахи.
Вспоминает архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель Московского подворья Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина Пустынь:
«Помню, как летом 1988 года в возрождающуюся Оптину начали приезжать паломники, вокруг монастыря в палатках жила молодежь. И для нас остро встал вопрос о том, где мы могли бы начать крестить желающих. Времена были еще советские, крестили только в приходских храмах, в Оптине не крестили. И мы взяли благословение у наместника, архимандрита Евлогия крестить народ в Пафнутиево-Боровском источнике. Тогда это был сруб, размером три на три метра. Воду черпали из него открытым способом.
Именно в это время я заприметил Игоря Рослякова, который только начал послушаться в Оптиной. Он выделялся на общем фоне фигурой треугольной формы. Казалось, что плечи у него просто огромные. Как медик я заметил, что правое плечо было более развито и немного выше, чем левое. Позже я узнал, что Игорь был мастером спорта по водному поло. Когда его постригли и одели в мантию, все эти особенности были скрыты под рясой. Так вот, узнав, что Игорь ватерполист, я спросил его шутя: “А плавать-то ты хоть умеешь?” – “Да, конечно”, – скромно ответил он. “Слушай, а учили вас оказанию помощи пострадавшим на воде? Реанимационным действиям, например?” – “Да, – говорит, – тоже учили”.
И мы начали крестить народ. Оглашение крещаемых проводили в надвратном храме, а под утро крестным ходом шли на источник. Глубина в источнике была около четырех метров, вода ледяная, четыре градуса примерно. У самого края источника мы поставили лестницу, по которой можно было спуститься в воду. По ступенькам люди сходили вниз, полностью погружаясь, а Игорь, нависая над колодцем, держал их за руки, страхуя таким образом.
Затем новообращенные вместе с братией возвращались в храм. Братия молилась за полунощницей, а во время Литургии те, кто был в этот день крещен, причащались. Конечно, это было незабываемо.
Еще помню, как в 1993 году на Страстной неделе перед Пасхой отец Василий в проповеди сказал: “У апостола Петра есть такие слова: я не перестану вас увещевать, хотя вы это всё знаете, не перестану вам напоминать, потому что отшествие мое близко, как известил меня Господь…” (см. 2 Пет. 1:12–14). У меня осталось впечатление, что это было своего рода извещением.
Примечательно и то, что во время крестного хода именно он нес икону Воскресения Христова. А во время заутрени совершал пасхальную проскомидию. Когда мы после утрени, во время пения пасхальных стихир, зашли в алтарь, отец Василий был уже в красном облачении; кроме него все остальные братия были еще в белых одеждах. По уставу, священники христосуются в алтаре при пении пасхальных стихир, до слова Иоанна Златоуста, и в это же время переодеваются в красное. И вот я подхожу к отцу Василию, чтобы сказать ему “Христос Воскресе!”, а он глазами показывает на свое красное облачение и отвечает мне весело: “А я уже воскрес. Воистину Воскресе!”
Всегда поражали его проповеди. Я слышал много проповедей в Лавре, когда учился в семинарии, но проповеди отца Василия, даже самые первые, когда его еще только рукоположили, были очень высокого уровня. Видимо, университетское образование, факультет журналистики, вместе с духом благодати дали такой замечательный результат.
Он очень изменился после пострига. Игорь Росляков был общительным, шутил, а когда стал монахом, произошло очень мощное вхождение внутрь себя, появилась редкая молчаливость, некоторые даже считали это его качество крайней замкнутостью.
…На колокольне, где произошло убийство, в то время могли оказаться и мы с отцом Тихоном (Борисовым), оптинским скитоначальником. У нас был обычай – звонить после разговения, благовествовать на всю Вселенную Воскресение Христово. Мы позволяли себе это только раз в году, потому что профессионалами звона не были, но звонить все-таки умели. Но в тот год наместник Оптиной, архимандрит Венедикт, то ли по болезни, то ли по какой-то немощи, после пасхальной службы не пошел на разговение с братией, а удалился в келью. И через некоторое время нам сообщили, что он зовет нас к себе. Известие о том, что отцу Василию плохо, застало меня в келье у Батюшки. Я тогда нес в монастыре послушание благочинного и отвечал за больницу. Тут же побежал на место происшествия, размышляя по дороге, что могло случиться. Почему-то про сердце я тогда не подумал (что может у атлета случиться с сердцем!), предположил, что отца Василия ударило током. В монастыре шла стройка, и на территории было много проводов.
Он лежал очень бледный на дорожке между корпусами. В миру я работал на скорой помощи и знал, что по медицинской тактике не рекомендуется начинать врачебные мероприятия на месте несчастного случая. Сначала следует занести больного в машину, так как собравшиеся люди обычно мешают медикам. Руководствуясь этим, я побежал за носилками. Но когда вернулся, обнаружил, что отца Василия уже отнесли в храм и положили перед мощами. Фельдшер приехавшей скорой поняла, что в монастыре не получится оказать квалифицированную помощь и решила везти отца Василия в больницу. На тех самых носилках, что я принес, его переложили в машину скорой. В машине он еще был жив, дышал. Я пытался говорить с ним, успокаивал: “Брат, потерпи, мы едем в больницу”. Но он смог произнести только одно слово: Хорошо“. В реанимации выяснилось, что у него кинжалом была перебита брюшная аорта. Произошло сильное кровоизлияние в брюшной полости. Скончался отец Василий от потери крови.
Иноки Трофим и Ферапонт тоже были убиты ударами остро заточенного кинжала в спину. И их тоже перенесли во Введенский храм за то время, пока я отлучался за носилками.
…Каждый из убиенных отцов олицетворял разные направления монашеской жизни. Служение Марфы было близко иноку Трофиму, который, казалось, готов был помогать всем и в монастыре, и за его пределами. Об этом интересно рассказано в книге Нины Александровны Павловой “Пасха красная”. Отец Ферапонт был больше занят внутренним деланием. Я почти не слышал его речи. Как благочинный, раздавая послушания, я только и получал от него в ответ: хорошо, сделаю, благословите. Полная противоположность Трофиму. Порой меня даже смущало, что отец Трофим так много общается с людьми. Но вспоминалась патериковая история, в которой один брат спрашивает авву: “Можно ли безмолвнику принять человека, который целый день только и делает, что говорит?” И авва отвечает: “Он хотя и говорит целый день, но говорит о Боге, не сказав ни одного праздного слова, и потому он – истинный безмолвник”.
Отец Василий имел обыкновение отвечать только на заданные вопросы. Пока его не спрашивали, не говорил. Это тоже особое монашеское делание. Кто-то из мудрых сказал: “Не надо отвечать на незаданные вопросы”.
Еще помню, что иеромонах Василий исполнял послушание экскурсовода. Сохранились фотографии, где он, закутанный в мантию, рассказывает что-то паломникам. Разные вопросы задавали паломники. Однажды кто-то спросил: “Для чего в таком небольшом монастыре так много храмов? Да и вообще, разве нельзя молиться дома? Вот у меня, например, Бог в душе”. И он деликатно ответил: “Конечно, Бог везде, и, конечно, Богу можно помолиться и дома. Дух дышит, где хочет и не мерою Бог дает духа. Но молиться самому – это как грести в лодке, плывя по морю. А молиться в храме с братией – это словно плыть на большом корабле”. Мне так понравилось это сравнение, что я без конца на проповедях вспоминаю его. Ведь это очень точно замечено: стоит только прийти в храм, и соборная молитва помогает настраивать ум и сердце на духовный лад.
У преподобного Амвросия Оптинского есть рассуждение о смерти, о том, в какое время Господь забирает человека. Иногда это происходит на пике духовного преуспеяния, когда душа находится уже близко к Богу. В Евангелии есть такие слова: Когда пшеница созревает, посылается серп, чтобы пожать ее (см. Мк. 4:29). Крестьянин не дожидается, когда колос упадет на землю и комбайну уже нельзя будет его собрать. Важно не пропустить этот момент. Думается, что и наша братия была взята на пике своего духовного преуспеяния, Господь собрал их, как зрелую пшеницу, в свою житницу. И конечно это не было случайностью. Но почему именно на них пал выбор? Это знает один только Бог».
…У Николая Аверина, убийцы, осталась тетрадка, обнаруженная его матерью. Там были его рассуждения, записи про диктующие свою волю голоса (согласно им, под карательные санкции подпадали и родители преступника); были описаны подготовительные моменты – где он будет делать меч с ритуальными тремя шестерками, и прочее. Когда в Оптиной произошло убийство, мать поняла, что от слов он перешел к делу, и заявила в милицию… Взяли его через несколько дней, когда он вернулся домой в Козельск.
...Многие потом вспоминали, что отец Василий говорил еще до ухода в монастырь: «Больше всего боюсь удара в спину». Конечно, он имел в виду предательство, а получилось – в прямом смысле. А умереть он хотел в Светлое Христово Воскресение.
Постепенно проступил духовный смысл происшедшего. Избранность закланных в жертву стала очевидной. Но почему убили именно их? Всецелое посвящение себя Богу – вот что характерно для всех троих.
Вспоминает монахиня И., насельница Казанской Амвросиевской ставропигиальной женской пустыни:
«Было ощущение, что отец Василий – это человек, у которого за спиной сложены мощные крылья. Его постригал владыка Евлогий, тогда еще наместник обители, – в честь святителя Василия Великого. Василий – значит царственный. В духовной жизни батюшка и шел царским путем. Вскоре после пострига отца Василия и еще одного брата наместник благословил говорить проповеди. Это было необычно, они ведь тогда еще иеродиаконами были».
Иеромонах Н.:
«Какие вдохновенные проповеди он говорил! Я видел лишь двух проповедников, слушая которых плакали не только женщины, но и мужчины, – владыку Евлогия и отца Василия. Я не помню сейчас конкретных слов, но помню потрясение. И дело здесь было не в литературном даре, которым он, несомненно, обладал, а во всецелой преданности его сердца Богу.
Как раз перед той самой Пасхой я стал у него исповедоваться. Однажды подумал: хорошо, чтобы он стал моим духовником. Во время исповеди отец Василий с каким-то особенным дерзновением брал на себя наши грехи. Я где-то читал, что священник, который принимает на себя такой подвиг, умирает тяжело. Как же ты будешь умирать, отец Василий?! – пронеслась тогда мысль».
Монахиня И.:Они и сами как будто знали свою судьбу. Существует редкая фотография, на ней группа монахов Оптиной рядом с могилой преподобного Амвросия. На фото, датированном 1993 годом, есть и отец Василий. История этого снимка такова: отец Василий шел мимо как раз в тот момент, когда братия готовились фотографироваться. Он сказал: «Подождите и меня, хочу быть вместе со всеми, как Севастийские мученики».
Незадолго до гибели отец Василий раздавал свои вещи.
«И инок Трофим подарил какую-то мелочь. Почему-то сказал: “Может, не увидимся больше…” Инок Трофим как живой пред глазами стоит! Вбегает, глаза голубые: “Ой, сестрички! Чем помочь?” Отец Трофим бывал в Шамординской обители часто. У него было послушание тракториста, а в километре от нас – Оптинский полевой стан. В ту последнюю его осень собрали на удивление хороший урожай, хотя земля после колхоза была совершенно убитая. Три раза проходил он на копалке – и каждый раз на грядке оставалось много картофеля. Отец Трофим пройдет ряд и бежит, чтобы брать у сестер полные ведра – ссыпать картошку в кучу. Потом говорит: “Сейчас, я быстро”. И бежит к лесочку. Смотрим, оттуда дымок появился. Вскоре приносит нам ведро печеной картошки – да какой! Нигде не подгорела, совершенно золы нет. Вкусная! Вот что значит таёжник!
Еще помню, мы ехали вместе в автобусе, и инок Трофим стал рассказывать, что наступают антихристовы времена. Совершенно спокойно, без страха и смущения рассказывал. Для меня это было в то время откровением.
Он был звонарем. А у нас звонница была плохо устроена: колокола, покрытые бронзовой краской; звучат, как кастрюли. Ни педалей нет, ничего. Только отец Трофим умудрился как-то позвонить в эти колокола довольно красиво. Потом сказал: “Сделаю вам подвязку, и ещё нужен зазвонный колокольчик”. Пообещал достать, но уже не успел.
Почему-то звон на Пасху 1993 года получился у нас тревожный. Звоню и думаю: на Пасху радоваться надо, а тут звучит как набат...
Потом, в четверг Светлой седмицы, я проводила экскурсию для паломников и решила спросить, а вдруг кто-то нам с колоколами поможет. Вскоре подходит мужчина: “Я вам колокол привез, к кому обратиться?” Оказалось, лет двадцать назад он служил в воинской части в Козельске; как-то раз солдаты помогали ему перекапывать огород и нашли старинный колокол. Офицер поставил его в подвал и забыл. В 1992 году он крестился в Оптиной и собирался на следующий год на Пасху привезти колокол туда. Поехал – машина сломалась. Пошел пешком, а кругом милиция. Что такое? – Монахов убили. “Пришел, – говорит, – помысел: значит, не надо колокол в Оптину везти. Наверное он ваш, Шамординский”. Так, через этого раба Божия Михаила и появился у нас зазвонный колокол, который обещал отец Трофим».
Оптинский инок:
«Помню, когда отец Трофим, тогда еще послушник Алексий, был начальником склада. А нам как раз с одним братом дали келью и мастерскую. Надо было все обустроить. Взял рубанок на складе, сделал столы, шкафы. После этого инструмент нуждался в заточке. Прихожу к Алексию с виноватым видом: затупил. Смущенно говорю, ибо предвижу неудовольствие. И вдруг взрыв радости: так я же его поточу! Он всегда искал, чем помочь человеку. Обычно монах ходит, опустив голову, а его голова вертелась в разные стороны – смотрел, кто в чем нуждается. (Но и молитва у него, конечно, была). У одной девушки, которая помогала в обители по хозяйству, кто-то украл телогрейку. Трофим сказал ей: “Не волнуйся, у меня есть пальто, завтра принесу”. Утром приходит с красными глазами: оказывается, полночи переделывал мужское пальто в женское. Он был на все руки: и фотограф, и сапожник. Ладони у него были рабочие, огромные, больше моих раза в два, без преувеличения. Я как-то спросил его: “Отец Трофим, почему у тебя такие большие руки?” Тот ответил: “Я уже родился с огромными кулаками. Кричал две недели подряд, пока меня не окрестили…” А руки-то после еще тренировку имели: работал и кузнецом, и на траулере рыболовные сети вытаскивал… Рукопожатие его было такое – еще чуть-чуть и из твоей руки сок потечет».
Отец Трофим был сама любовь, жертвенность. Поработает в поле, возвращается в обитель на тракторе, а по дороге еще бабкам огороды вспашет. Он покупал белые платочки и дарил им. В нем души не чаяли: «Трофимушка, Трофимушка! Помоги, родной!» У одной сын пьет, у другой какая-то еще беда. Инок отвечал: «Приноси свечей, помолюсь о болящих…»
А будущий отец Ферапонт пришел из Калуги пешком. Подошел к запертым воротам уже часов в одиннадцать вечера. Стоял на коленях до полунощницы, тогда открыли. Стал он тихим и молитвенным иноком. Братия удивились, когда узнали потом: на родине, где у него было прозвище Володя-Чайничек, он был на всю округу знаменитым каратистом. Сейчас в Оптиной вспоминают о нем, как о монахе из первых веков христианства – читал Антония Великого, стремился к уединению, творил Иисусову молитву…
В Оптиной Пустыни многие уверены в том, что убиенные стали очистительной жертвой. К 1993 году часть братии стала «сдавать позиции»: появилась какая-то шутливость, расхоложенность. Происшедшее преобразило монастырь. Как говорил один насельник: «Мы потом уже не могли жить, не помня об этом. Выходишь со свечой на Евангелие, читаешь: “Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн…” (Ин. 1:6) и понимаешь: это про отца Василия. В алтаре отец Р. обращается ко мне: “Ферапонт, давай кадило!” По привычке, как будто инок Ферапонт рядом. А я отзываюсь на это имя, делаю то, что делал он…»
Новости
Публикации
Монашество
Доклады
Монастыри
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
