«Мы друг другу – сестры, а не подружки»

Игумения Николая (Ильина)

Об опасности развить «самость» даже в послушании, искусстве пожаловаться на самого себя и о том, когда монаху нужно идти к людям, журнал «Монастырский вестник» беседует с настоятельницей Свято-Никольского Черноостровского монастыря игуменией Николаей (Ильиной).

Новый человек 

Матушка, мне бы хотелось, чтобы наша беседа была обращена, в первую очередь, даже не к монашествующим, а к тем, кто только думает об этом пути. Вот сейчас, слава Богу, в нашей Церкви открыто множество монастырей, учреждаются новые обители. Все они наполняются людьми, которые чувствуют в себе монашеское призвание, или, по крайней мере, им кажется, что они это чувствуют. Кто-то в итоге остается, кто-то уходит. И вот здесь важно с самого начала понять, что такое монашество, чтобы у ищущих этого пути не было подмены понятий.

Господь сказал всем христианам: Возьми свой крест и по Мне гряди. И каждый из нас, христиан, понимает, что это значит. Но, скажем так, монахи идут за Христом в первых рядах, взяв свой крест. Наш старец говорил: «Человек не может стать монахом, если его сердце не уязвится любовью ко Христу». Любой христианин любит Христа, поэтому мы пришли в Православие. Но у монаха есть особая своя тайна – тайна любви к Богу. Эта любовь – она как призыв, то есть это как зажигается пламя в твоем сердце и ты, руководимый этим пламенем, должен к подобному прибежать. Поэтому пламя Божественной любви, когда оно зажигается в сердце, зовет к Богу, но и зовет к людям, которые так же, как и ты, возгораются этим пламенем.

Если нам после того, как мы получили этот огонек в своем сердце, удалось не потушить его, то он нас, как правило, приводит в монастырь. Мы приходим в монастырь не для того, чтобы стать бухгалтером, поваром, секретарем, портным. Мы приходим в монастырь для того, чтобы стать монахом.


Монах – значит «один», «одинокий». Значит, ты должен полностью освободиться, быть в единении с Богом. Только ты один стоишь перед Богом, и всё, что мешает этому единению, даже если это твои родные, даже если это твое образование, твоя работа, ты должен это всё оставить и прийти как бы нищим, встать перед Богом как нищий, чтобы обогатиться уже новым богатством, тем, которое Бог тебе даст.

Конечно, в миру часто не понимают этого, говорят, что монахи – они бездельники, они уходят от забот, они не трудятся (особенно так при советской власти говорили). Но это совсем не так. У монаха колоссальные труды. Я не говорю о физических трудах. Собственно, это и не очень правильно, чтобы в монастыре были большие труды в полях, огородах, на стройках. Но коль скоро мы получаем разрушенные обители, коль скоро мы получаем руины вместо зданий, мы должны их восстановить, мы должны их как-то обустроить и должны какую-то материальную базу иметь в виде коров, полей и прочего, чтобы монашеская жизнь монастыря восстановилась. Это заставляет нас физически много трудиться. Но по мере того, как монастырь потихонечку восстанавливается, монах должен отходить от этих внешних дел, сводя их к минимуму для того только, чтобы обеспечить жизнь монастыря, и всё более и более заниматься внутренним строительством, то есть стремиться к той цели, для которой нас призвал Господь. А какая это цель? Соединиться с Ним. Чтобы наше сердце соединилось с Богом. Чтобы тот огонь, о котором я говорила, выжег всё лишнее, ненужное, всё эгоистичное – всё то, что нам мешает. Чтобы всё это мирское ушло, и вот в этом огне родился новый человек – человек Христов. И тогда в такое очищенное сердце Господь приходит, человек соединяется с Богом и в этом исполняет свою монашескую цель.

Но прежде, чем достигнуть этой цели, надо пройти длинный тернистый путь...

Да, этот процесс достаточно сложный и долгий, и дай Бог, если к концу жизни мы всё-таки достигнем этой цели. Поэтому здесь мы даем Богу монашеские обеты. А обеты мы даем не сразу. Если мое сердце загорелось любовью ко Христу, я ищу то место, куда я приду, – скажем, монастырь.

Я прихожу в монастырь и тут я должна определиться, в первую очередь, мой ли это монастырь. Так ли я представляла себе монашескую жизнь? То, что я ищу, нашла ли я здесь? Для этого нам дается искус в течение трех лет, а для кого-то и еще больше, когда сестры называются послушницами. Интересно, что в Сербии, например, они называются искушенницы, – слово, которое даже более точно передает смысл этого подготовительного этапа. И ты в этот момент должна понять, во-первых, любишь ли ты так Христа, как это тебе казалось. Любишь ли ты Христа так, что хочешь потерпеть ради Него всё? Господь сказал: возьми свой крест – он тяжел, и мы не знаем, сможешь ли ты ради Божественной любви понести этот крест? Это первое испытание.

Второе испытание – твой духовный наставник, духовный отец, духовная мать и сестры, которые тебя окружают. Сможешь ли ты войти в эту семью? Твоя ли это семья? Всё ли подходит тебе для этого? В то же время сама семья тоже смотрит на тебя и решает другой вопрос: подходишь ли ты этой семье? Могут ли сестры принять тебя как свою родную сестру? Сможешь ли ты слушаться наставницу, которая потом, впоследствии, возьмет на себя ответственность на Страшном Суде отвечать за тебя? И это очень тяжело, это большая задача. Твоя духовная мать или твой духовный отец смотрит на тебя и определяет, может ли он ответить за этого человека, может ли он вымолить этого человека, помочь этому человеку. И вот этот вопрос решается за три года, и я еще раз добавлю: иногда и больше. Потом, когда ответы на все вопросы найдены, человек пишет прошение, и его только-только принимают в послушницы – пока он еще кандидат. Потом уже, когда тебя приняли в послушницы, одели в платочек, время подготовки продолжается – до иноческого пострига.

Вот так в нашей русской традиции. Греческая традиция иная, но, на мой взгляд, правильная всё-таки наша, когда около десяти лет послушница испытывается для того, чтобы принять иноческий постриг. А здесь уже решаются другие вопросы: насколько ты готов исполнить монашеские обеты. Ты пока только лишь примеряешься к ним, хотя, собственно, когда на тебя надели подрясник (а подрясник – это уже одежда послушания), ты уже тем самым даешь Богу как бы обещание быть послушным.

О дружбе в монастыре

Вот здесь можно поставить вопрос: для чего нужно быть послушным и что такое послушание? В миру, мы знаем, есть дисциплина...

Послушание – это очень серьезный монашеский обет, самый первый. Почему? Потому что мы тут подражаем Христу. Вся та жизнь, которую мы проводим в монастыре, она и есть подражание Христу, и Христос для нас является идеалом и источником вдохновения.

Сам приход Божиего Сына на землю, Господа нашего Иисуса Христа, – это послушание. Как Он Сам говорил: Я пришел исполнить не свою волю, но волю пославшего Меня Отца. Мы знаем, что Он Бог, Творец всей вселенной, Боговоплощенное Слово. Он приходит на землю как Послушник Своего Небесного Отца. Это главное.


Почему? Потому что всё проклятие этого мира, падение этого мира, начавшееся с Адама, происходило от непослушания человека. И поэтому Господь, дабы исправить человеческий путь к Богу, дабы вернуть человечество к Богу и показать путь исправления и покаяния, показывает путь, обратный преслушанию Адама: Он дает нам путь послушания Богу.

Но, конечно, послушание Богу – это тоже вопрос. Мы не можем слушаться Бога, как пишут святые Отцы, Которого не видим, но мы можем слушаться человека, которого видим. Поэтому здесь, в монастыре, нам дается наставник – духовник. В разных монастырях по-разному бывает, потому что много семей – много разных устоев. Но на самом деле для самого послушника всегда духовным наставником является непосредственно тот, кто в монашеских обетах называется старец или старица, – это тот, кому послушник вручается после пострига. Он уже становится монахом, и согласно установлению IV Вселенского Собора при постриге должен обязательно быть старец или старица, кому монах вручается.

И это первое послушание: ты слушаешь начальствующих. Тут есть, как сейчас модно говорить, вертикаль: например, вот сестра, я ее восприняла от пострига, и она слушает меня, и она мне послушна. В монашеских обетах при ней говорят: во всем повинися старице. В этом будет залог твоего спасения – во всем повинися старице и спасешися. А, помимо этого, она должна еще слушаться всех до самого младшего в монастыре.

То есть в послушании мы отсекаем свою волю, мы показываем, что та порочная человеческая воля, которая так мешала в миру, нам не нужна – нам нужна воля Божия. А волю Божию мы услышим, узнаем тогда, когда отсечем свою. И поэтому послушание очень важно. И оно важно не только послушнику. Можно задать вопрос: вот вы, матушка, стали игуменией – и что? А ничего. Точно так же продолжаю послушание своему старцу или старцу монастыря и, естественно, своему правящему Владыке. Вот когда мы образовывались только, тогда был еще жив наш старец схиархимандрит Михаил в Троице-Сергиевой лавре (Царство ему Небесное), он сразу же нас учил так: «Владыка – это ваш второй старец». Батюшку мы знали еще в миру. Потом милостью Божией все сестры стали приезжать к нему как к старцу и наши матушки игумении все стали его чадами. Но вот батюшка всегда так учил, что второй старец, правящий архиерей, более главный. Для нас это митрополит Климент. Поэтому игумения также в послушании, и сами старцы в послушании у своих старцев, Владыка в послушании у Патриарха и т.д. То есть вот этот принцип послушания распространяется на всю Церкви, потому что это самое главное в монашестве. И милостью Божией в нашем монастыре, когда батюшка отошел ко Господу и нам было трудно потерять старца, мы обрели не менее сильного старца – отца Власия из Пафнутиево-Боровского монастыря. Поэтому так и происходит: Владыка, старец, игумения, послушник – вот такая иерархия соблюдается, и все находятся друг у друга в послушании.

К чему готовиться послушнику / послушнице?

Конечно, когда ты послушник, тебе это очень трудно. Мы встанем утром не тогда, когда хотим, а когда нам скажут; мы пойдем в трапезную и поедим не то, что хотим, а то, что предложат; и делать мы будем не то, что хотим, а то, что скажут, – опять-таки послушание. В этом плане характерно то, что в монастыре послушания меняются. Как правило, есть иконописцы, преподаватели, пошивочная и тому подобное – одним словом, творческие послушания, на которых нужны особые способности. Но, чтобы человек, так сказать, не утверждал сам себя в этом делании (сейчас мы говорим о внешнем послушании), оно у него меняется. Поэтому мы все бываем на кухне: каждую неделю любая сестра выходит как повар, и так проходят все сестры. И есть другие послушания – на коровнике, где молодые сестры, которые тоже постоянно меняются своей чередой. Те, которые постарше, они на чистилке. Таким образом, послушания всё время меняются затем, чтобы сестры не привыкали, чтобы это было только подельем.


Внутреннее послушание тоже проверяется, потому что на своем послушании, в работе, ты должен читать молитву. Хотя мы сейчас, говоря о послушании, и перешли к вопросу внешнего послушания, но главным в монастыре является молитва, то есть общение с Богом. Молитва – это как воздух в монастыре. То есть мы просыпаемся – сразу идем в храм, просим Божией помощи. Из храма мы выходим и идем в келию – там у нас келейное правило Иисусовой молитвой осуществляется. Потом мы идем на Литургию, где продолжается молитва. После Литургии мы идем на трапезу. И на трапезе нам читают – как правило, у нас в монастыре это игумения читает – святых Отцов, растолковывают, обсуждают. Это тоже молитва. Потом бывает отдых небольшой, перерыв. Ну, кто-то просто отдыхает, а многие сестры обычно читают святых Отцов – и это тоже молитва. Потом после отдыха идут на послушания. На послушании (это является законом), если ты можешь, ты вслух читаешь Иисусову молитву. Если это группа сестер, то они тоже читают Иисусову молитву по очереди. И ты опять в молитве. Потом ты идешь на трапезу, где звучит чтение, – тоже молитва. Потом ты идешь в храм – и там тоже молитва: служба совершается. И далее ты вечером приходишь в келию, читаешь либо каноны, либо Псалтирь. И так день погружен в молитву полностью. И хочешь-не хочешь, присутствуя в монастыре, ты невольно погружаешься в это поле молитвы.

На это тоже надо настроить свое сердце. И, как правило, чтобы это не превращалось в рутину, в обыденность, как я уже сказала, сердце должно гореть любовью ко Христу. И тут можно спросить вообще: что, человек не живой что ли? Не может же человек без конца гореть – бывает, и потухает, бывает, ничего не хочется. Как погода: сегодня солнце – завтра дождик. Человеческий организм тоже изменчив. Но тут нужно смотреть в корень проблемы. Если ты любишь Христа, если ты чувствуешь эту любовь, то, значит, ты жив. А вдруг ты не чувствуешь этой любви? Значит, ты почему-то духовно болеешь, умираешь – как в миру.

Требуется срочное вмешательство в ход внутренней жизни.

Да. Достаточно опытный монах знает. Почему я болею, почему я сегодня не горю, почему я сегодня хочу спать и мне всё безразлично? И начинаешь расследовать себя, опускаясь в свое сердце: я, вероятно, что-то не то сделал. Как святые Отцы пишут, своя воля – это медная стена между человеком и Богом. То есть значит, что-то, какая-то медная стена загородила для тебя Солнце, если Его нет в твоей душе. В первую очередь, это «что-то» – своя воля. Значит, какое-то было преслушание или осуждение.


Ты исследуешь своё сердце. И у тебя есть средство его очищения – это исповедь. Ты обязательно рассказываешь это на исповеди, рассказываешь как о своих духовных внутренних проблемах. О своих, не о чужих! О чужих строго запрещается говорить. Даже если твои собственные грехи или проступки связаны с другими и ты хочешь рассказать об этом, ни в коем случае чужих трогать не надо! Цель  такой исповеди – это рассказать о себе плохом, а не о другом плохом, не пожаловаться на другого, а пожаловаться на самого себя. Это как раз очень помогает сердцу снова очистить и тебе опять хочется молиться. Вот такой труд у монаха.

Важно сохранить свое сердце для молитвы, для общения с Богом и для общения друг с другом, потому что тут тоже есть своя тонкость. Например, есть такое выражение у святых Отцов: если монах встретил друга в монастыре, то он потерял Бога. Батюшка Ефрем Ватопедский лично нам говорил: сестры, вы друг другу – сестры, а не подружки. Потому что, когда начинается вот это человеческое душевное общение, мы уходим в него, в какие-то свои душевные переживания, в услаждение общением. То есть опять этот мирской дух приходит в сердце, опять перебивает твою связь с Богом. И поэтому считается, что дружба в монастыре – это неправильно. Еще святой Василий Великий писал: если два монаха дружат между собой, значит, кто-то из них уйдет. Или, как правило, уйдут двое, если игумен не вмешается и одного не отправит из монастыря. Это всё серьезно.

Поэтому, когда человек не понимает монашеской жизни, всё кажется странным. Странно: как это в монастыре нельзя дружить. Почему нельзя дружить? Потому что у тебя есть один-единственный настоящий Друг. Это Бог. А всё остальное уже, получается, как бы некоторая измена. И благодаря тому, что мы – сестры, здесь должна быть определенная доброжелательность, любовь. Да, любовь, именно она позволяет сохранять монашескую семью. Но наша любовь не в том, чтобы встретились, весело пощебетали друг с другом, что-то друг другу пожелали... Да, мы желаем друг другу всего доброго, но желаем, как правило, молитвенно. А наша любовь заключается в том, что я лучше промолчу и не буду смущать брата или сестру своими навязчивыми впечатлениями, своими какими-то излишними мыслями, навязывать их. Я просто лучше со своим мнением помолчу, а когда возникнет, ну... даже не спор, а разногласия по делам, лучше я уступлю. Есть такой замечательный пример, мы его очень любим. Это когда два старца, прожившие много-много лет в монашестве, решили поссориться:

– Почему люди ссорятся, а мы нет? Давай тоже поссоримся.

– А как мы поссоримся?

– Ну, вот видишь: стоит кувшин? Давай ты будешь говорить, что это твой, а я буду говорить, что это мой. И мы таким образом будем ссориться.

И начали. Один говорит, что это мой кувшин, а другой ему возражает: нет, это мой кувшин. Тогда тот говорит: ну, если твой – так возьми. По своей привычке так сказал. Вот надо, чтобы это было навыком, чтобы мы всегда могли уступить друг другу. И если это любовь не ко Христу, то ничего не получается. В первую очередь, мы любим Христа, через Христа мы уже любим друг друга. Конечно, новоначальным монахам тяжело, да и всем нам, может быть, далеко до этого.

Двери нараспашку

Как всё-таки выстраивать отношения с ближним в монастыре?

Вы помните преподобного Серафима Саровского, который каждого человека встречал искренне: «Радость моя!»? Радовался ему и любил его. Вот такая вселенская любовь достигается только любовью ко Господу. Для Бога мы все равны. Он любит всех нас, и, когда человек приближается к Богу, тогда он учится любить именно так. Если вспомнить авву Дорофея, у него есть такая схема: Господь – как солнышко, и от Него лучи, то есть пути шествия людей. И чем ближе люди к Богу, тем ближе они находятся друг ко другу. Это очень важно. Важно сохранить этику монашеских отношений, чтоб не было ссор. Достигается это тем, что ты стараешься всегда расположиться к сестре. И, даже если у тебя в душе на нее брань, ты должен ей улыбнуться, пожелать доброго дня или сказать что-то такое доброе, немного, но сказать для того, чтобы показать свое расположение. Старец Эмилиан так писал об этом: самое лучшее, что мы можем отдать брату или сестре, – наша улыбка, наше расположение. Самое худшее, что мы имеем, – это раздражение: мы должны оставить на дне своего сердца для исповеди.


Многие скажут, что это лицемерие...

Нет, это не лицемерие. Знаете, как говорят: ты сделай маленький шажок, а Господь доделает всё за тебя. И если ты ради Христа пойдешь и улыбнешься, как кажется, своему врагу, с кем ты только что поссорился, то всё остальное Господь доделывает. Потому что обычно бывает так: поссорились сестры, что-то неприятное сказали друг другу, а на следующий день одна идет, улыбается, просит прощения, а та ее уже ждет с этим. И таким образом все дьявольские козни разбиваются.

Если такой принцип любви есть в монастыре, тогда образуется большая дружная семья.

Если продолжать разговор об обетах, то обет целомудрия – это тоже подражание Христу. Это чистота. Когда Адам был изгнан из Рая, он мало того что оступился, преслушался, не послушал Бога. Когда Господь взывал к нему: «Адаме, где ты?» – он отвечает: «Нет, я не могу к Тебе выйти». Господь спрашивает: «Ты вкусил от Древа?» Тогда Адам не говорит: «Прости».

Господь спрашивает:

– Зачем ты это сделал?

– А это не я – это жена, которую Ты мне дал.

Тогда Господь спрашивает Еву:

– Зачем ты это сделала?

– А это не я – это змей, которого Ты послал.

Таким образом обличается наш человеческий порок самооправдания. Мало того что мы, как правило, оправдываемся всегда, когда нас обвиняют, не просим прощения, мы еще кого-то виним. Вот так же Адам. Он же не покаялся, и Господь на некоторое время для покаяния его отослал на землю, чтобы он потом вернулся, покаявшись. Но покаяния не было, потому что Адам, как пишет схиархимандрит Софроний (Сахаров), потеряв опору в Боге, стал делать подпорки. Первая подпорка – это я, я сам, гордыня. Вторая подпорка – это моя жена. Третья подпорка – мой дом. И как раз отец Софроний в этом слове говорит, что монашеские обеты разрушают эти подпорки Адама, нашего ветхого человека, с тем чтобы мы вновь обрели опору в Боге, чтоб мы видели Христа. Послушание разрушает эту гордыню, «самость». Целомудрие разрушает то, что называется женой, нестяжание разрушает мой дом, мое имущество.

У монаха нет ничего. Нам очень нравится такой афонский обычай (пытаемся тоже ему подражать): выходя из келии, оставлять ее раскрытой нараспашку – ведь ничего твоего нет, но, когда ты входишь в келию для молитвы, тогда ты закрываешься, чтобы тебе уже никто не мешал быть со Христом. Обет нестяжания выражается в этом.


Матушка, раз монахи в авангарде, они первыми и встречают «огонь неприятеля»...

Естественно, диавол ненавидит монашество – это ясно и понятно. Нам близок такой пример: немцы оккупировали территорию. И местное население деревни собирает яички, сало, им несут, и немцы их не трогают. Они вроде как «свои». Но стоит одному из этой деревни взять ружье и уйти в лес, сказать: «Я партизан», – то его сразу ищут, леса прочесывают, только бы его убить. То же самое происходит и здесь. Монах невидимо надевает на себя параман, говорит, что я язвы Господа на теле моем ношу, то есть всё, что претерпел Господь. Враг сразу старается настичь и эти язвы нанести ему. Конечно, эта борьба начинается с первых дней прихода в монастырь. Если приходит молодая девушка, приходит в чистоте, у нее борьбы меньше. Ее больше внутренними искушениями враг борет: унынием, тоской по дому. А если человек пожил в миру и имеет какой-то опыт своего служения греху, страстям, тут-то диавол сразу его не отпускает. И начинается очень тяжелая борьба. И собственно до смерти идет эта борьба, этот бой. Но с нами же Бог.

Когда начинается постриг, тебе, во-первых, от имени Господа говорится, что сейчас ты будешь давать обеты, и Господь, и Матерь Божия, и все святые невидимо присутствуют здесь. Очень глубокий смысл монашеских обетов и самого чина пострига. Потом на Страшном Суде тебя будут судить не так, как ты обещал, а как исполнил. И ты уже понимаешь смысл, значение всего этого. А далее тебе говорят, что ты будешь жаждать, будешь алкать, будешь гоним, будешь окружен скорбями. И только одно спрашивают: так ли ты это всё исповедуешь? Собираешься ли взять этот крест на себя? Перед этим как раз эти слова: кто хочет следовать за Мной, да возьмет свой крест и по Мне грядет. Ты, конечно, участвуя в этом таинстве, соглашаешься, и, собственно, ты, уже придя в монастырь, соглашаешься на это, но здесь эта важность обостряется – ты обещаешь это. И после того, как ты пообещал (как Господь сказал: «Я милости хочу, а не жертвы»), Он говорит: «Я буду стеной, которая тебя защитит, Я буду водой, которая тебя напоит, пищей, которая тебя накормит». И, действительно, если всё упование мы возлагаем только на Бога, как написано, всяк уповай на Тя да не постыдится вовек, то это упование нас в конце концов или избавляет от искушения, или же во благое претворяет это искушение.

Дары с Неба

Сейчас «модно» в светской среде обсуждать, насколько состоятельны материально монастыри, сколько средств к ним поступает...

Знаете, мы очень богаты, я не могу даже сказать, насколько мы богаты. Нищетою. Как наш святитель Николай, потому что он у нас спонсор, самый главный, – лучше спонсора, наверное, нет. И даже говорят, что все монастыри, которыми управляет святитель Николай, все всегда богаты.

Если спросите, где мы берем деньги, то я до сих пор не знаю. Мы обычно так и говорим: с неба падают. Вот, например, идет стройка. Сейчас мы строим храм Святителя Спиридона. Как мы его строим, я не знаю. Нужен купол? Сразу кто-то находится и оплачивает купол. То есть нет каких-то безумных счетов, каких-то жертв, но, когда нужно что-то, оно всегда находится. Это тайна. И это, пожалуй, самое главное чудо. Часто спрашивают о чудесах. Их, по-хорошему, много, но самое главное чудо – как мы живы. Иногда я задумываюсь. 120 сестер. Это значит: 120 кроватей, 120 подушек, 120 одеял, 120 одежек на каждый сезон. Плюс 50 детей. И то же самое. Откуда и как? Но как-то всегда это получается, причем очень таинственным способом. Стоит только подумать о том, что нужно бы вот это, как сразу это находится, если, действительно, оно нужно.

Мы сюда пришли: вода – на источнике, туалет – деревянный домик на улице, всё в руинах, денег нет. А тогда нам всё равно казалось, что мы живем во дворце. Нам так нравилось, мы так радовались этому. Самое-то главное, что сразу прибежало где-то около 30 молодых девчонок из Оптиной пустыни. Там какая-то реформа была, и их, послушниц, в монастырь прислали. Казалось, и жить негде, и крыша упала на нас, на дом единственный, в котором мы жили. Мы пришли 6 октября, а под Архангела Михаила крыша обрушилась, даже кого-то придавило, но милостью Божией легко отделались. Но это было единственное место, где можно было жить нормально. Сразу пришлось делать ремонты. Так это всё происходило.

Бог помогал. Во-первых, очень трудно было сделать отопление. Первые месяцы мы жили на электрическом отоплении. Немцы тогда помощь гуманитарную привозили в Калугу. Мы экономили. Например, только на ночь натопим комнату, чтобы заснуть, а утром встаешь – уже холодно. В келии сидеть нельзя, потому что холодно очень. И если сестры на послушании, так они радовались – на кухне везде тепло. А я сидела в тулупе и валенках, чтобы тоже не включать эти батареи. Стоило это очень дорого. Воды горячей не было долгое время. Всё это так прошло и проходило, ну, потому что мы любили Бога, наверное.

Но дети появились почти с первых дней.

Вот, кстати, о детях. Как совместима такая активная социальная работа с монашеством?

Понимаете, на самом деле, они, наверное, несовместимы. Монахиня должна объять весь мир своей молитвой. И ничего этой молитве мешать не должно. Но это, конечно, в идеале. В то же время святые писали – старец Иосиф Ватопедский про наше время писал, – что если в миру какая-то катастрофа, то монах участвует, выходит из своего затвора, идет к людям. То же самое – подвиг Осляби и Пересвета, когда преподобный Сергий Радонежский благословил их даже воевать.


И здесь вот так же. Мы открылись в 90-е годы. Тогда на вокзалах было очень много сирот. Это те самые «лихие 90-е», как о них говорят. Они, действительно, породили большое количество сирот, до которых никому не было дела. Государство тогда занималось своими проблемами, люди в это время богатели, и им было абсолютно не до детей. И тут уже наше сердце... И в Шамордине (я пришла оттуда) был приют, и до революции были детские приюты, да и мы пока еще не монахи, еще не состоялись как монахи, а помощь Божия приходила большая. Святитель Николай очень помогал вопреки всему. И хотелось этой помощью поделиться с этими детьми. И поэтому с первых дней 5 детей у нас было и потом больше и больше. Сначала мы даже работали с подростками-наркоманами. Но это оказалось не под силу. Потом – со взрослыми людьми. Затем сделали приют для детей, у которых родители наркологически зависимы, для детей алкоголиков. Он таким до сих пор и продолжает быть. Но мы уже это всё убрали из названия – раньше он даже назывался «для детей из неблагополучных семей». Но, глядя на наших детей, поди-ка скажи такое, да? Самое главное – может, это, конечно, излишне говорить, нескромно, но это критерий – наши дети, хор «Отрада», представляют русское искусство в Дни русской культуры за рубежом. Обычно перед большими визитами наших детей везде приглашают: в Австрию, Белоруссию, Грецию... Очень часто они на площадке вместе с артистами Мариинского театра в одном концерте участвует. То есть это некое достижение. Это критерий того, что мы даем хорошее образование. И в таком вот формате наша монашеская жизнь вполне совместима с обширной социальной работой.

Краткая справка

Игумения Николая (Ильина Людмила Дмитриевна), настоятельница Свято-Никольского Черноостровского монастыря, родилась 9 мая 1951 года в Орехово-Зуеве, в 1968 г. переехала в г. Москву.

Родители были участниками Великой Отечественной войны, и, видимо, поэтому Господь подарил им дочь в День победы.

Мать, Королькова Вера Васильевна (урожденная Воробьева 1925 г.р.), в военные годы была медсестрой в госпитале и не только привила дочери веру, любовь к милосердию, мужество и жертвенность, но и сама закончила свою жизнь в монастыре в иноческом чине с именем Вероника († 2011 г.).

Отец матушки Корольков Дмитрий Васильевич († 2005 г.) был танкистом Советской Армии, дошел до Берлина.

Игумения Николая получила два высших образования: в 1973 г. закончила МИИТ по специальности «электронно-вычислительные машины» и в 1984 г. закончила МИФИ по специальности «автоматическая обработка научно-экспериментальных данных».

Работала заведующей Лабораторией систем искусственного интеллекта во ВНИИ ПС, параллельно заканчивая аспирантуру (1987 г.).

Будучи прихожанкой Данилова ставропигиального мужского монастыря в Москве, матушка Николая приняла решение свою жизнь посвятить Богу в монашеском чине и по благословению своего духовника архимандрита Поликарпа ушла в только что открывшуюся (в 1990 году) Казанскую Амвросиевскую ставропигиальную женскую пустынь (Шамордино). Там несла послушание эконома.

В 1992 году митрополитом Калужским и Боровским Климентом (в то время архиепископом) была благословлена в Свято-Никольский Черноостровский монастырь для организации там женского монастыря. Решением Священного Синода 2 апреля был открыт Свято-Никольский Черноостровский женский монастырь, а настоятельницей утверждена матушка Николая. В 1995 году, 28 апреля, в пятницу Светлой седмицы, в праздник иконы Божией Матери «Живоносный Источник», за усердное служение во благо Церкви Христовой постановлением Святейшего Патриарха Алексия II монахиня Николая возведена в сан игумении с вручением настоятельского жезла.

В Неделю прп. Иоанна Лествичника, 9 марта 2000 года, матушка Николая награждена наперсным крестом с украшениями.

За труды по восстановлению обители, дела милосердия, за заслуги перед Отечеством, за веру и добро игумения Николая награждена 15-ю наградами: девятью орденами (два из которых являются государственными наградами, а семь – церковными) и шестью медалями (три государственные и три церковные).

В 2012 году Президент России В.В. Путин наградил игумению Николаю первым восстановленным орденом Св. вмч. Екатерины «За дела милосердия». 

Фото: В. Ходаков

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Андреевский ставропигиальный мужской монастырь
Богородицкий Пятогорский женский монастырь
Череменецкий Иоанно-Богословский мужской монастырь
Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигиальный мужской монастырь
Пензенский Троицкий женский монастырь
Корецкий Свято-Троицкий ставропигиальный женский монастырь
Покровский ставропигиальный женский монастырь у Покровской заставы г. Москвы
Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптина Пустынь
Иоанно-Богословский женский монастырь, дер. Ершовка
Петропавловский мужской монастырь