«Важнее всего было создать в Лавре атмосферу монастыря»

Епископ Кронштадтский Назарий

25 октября 2016 года исполняется двадцать лет с того дня, как наместник Александро-Невской лавры епископ Кронштадтский Назарий прошел по благословенной земле Лавры уже не как бывший студент Ленинградской Духовной академии, а в новом для себя качестве. В должности наместника Лавры Священный Синод Русской Православной Церкви утвердил его чуть позже. Но именно в тот октябрьский день архимандрит Назарий, который не без душевных переживаний расстался с Коневским монастырем на Ладожском озере, где более пяти лет был настоятелем и надеялся посвятить его возрождению всю свою жизнь, отчетливо увидел, какие огромные труды предстоят ему, призванному к новому служению, по восстановлению величайшей святыни северной столицы.

Владыка, давайте начнем наш разговор с события более чем полувековой давности. В ставленническом слове при наречении во епископа Вы вспомнили случай из детства. Ученику 2-го класса после посещения вместе с мамой Пасхальной службы учительница в качестве наказания и назидания для остальных школьников выстригла крест на голове и запретила стричься, чтобы другие ученики подольше могли издеваться над «святошей»! Но, к счастью, это не стало для вас душевной травмой…

А стало для меня закалкой. Происшедшее тогда могу назвать одним из серьезных рубежей в своей жизни, потому что Господь помог мне, девятилетнему мальчишке, не отойти от Церкви, не озлобиться ни на «команду по вылавливанию», состоявшую из комсомольцев-активистов, ни на школьную учительницу, которая усадила меня на стул перед всем классом и взяла в руки ножницы. Если бы я затаил обиду на всю жизнь, то, наверное, запомнил бы свои детские переживания и сейчас бы смог их живописать. Но нет – помню лишь сам факт. В своей ставленнической речи на архиерейство я заметил, что, конечно, теперь к тому факту можно относиться с улыбкой и рассматривать его как прообраз настоящего пострига через 24 года...

Разные рубежи пришлось преодолевать на пути к монашеству. Например, один из них – приезд из Киева в Ленинград, поступление в Духовную семинарию, причем в довольно зрелом для семинариста возрасте, в 30 лет – я помню точно. Я работал научным сотрудником в системе Академии наук Украины, в застойные брежневские годы писал диссертацию по генетике, и вдруг руководство узнает, что научный сотрудник Николай Лавриненко бросает все и уезжает поступать в Духовное заведение. «Как мы его просмотрели!» – негодовали члены комитета комсомола. (Что касается материалов, собранных мной для диссертации, то их я передал другому человеку, и он, доработав ее, через несколько лет защитился, чему я, конечно, рад: мои труды не пропали!) А в Ленинграде начались большие проблемы. Мне и еще нескольким абитуриентам, сдавшим экзамены, власти ни в какую не хотели давать прописку, собираясь нас выдворить из города на Неве. И вот буквально накануне «выдворения» ректор Ленинградских Духовных школ архиепископ Кирилл (Гундяев), нынешний Предстоятель Русской Православной Церкви, поехал к уполномоченному по делам религии и отстоял нас. Так что благодаря будущему Патриарху мы пополнили ряды семинаристов-первокурсников. Огромную роль он сыграл и в деле моего познания глубин богословия. Богослужения, чтение традиционного акафиста, речи и слова, с которыми ректор на протяжении двух лет, пока его не перевели в Смоленск, обращался к нам, – всё это отложилось в душе, словно напечатанное хорошим крупным шрифтом. И сегодня я произношу слова благодарности и признательности не потому, что давший мне «путевку» в большую духовную жизнь архипастырь стоит во главе нашей Церкви, а потому что такой факт был в моей жизни и имеет для меня очень важное значение. Дорого мне и то, что после поставления на престол Патриархов Московских и всея Руси Святейший Патриарх Кирилл вторым в череде архиерейских избраний возвел меня в сан епископа. Ранее Святейший Патриарх АлексийII назначал меня настоятелем Спасо-Преображенского собора в Выборг, он же возводил меня в сан игумена. При нем я был настоятелем подворья в Ленинграде Валаамского ставропигиального мужского монастыря...

И приснопоминаемый Патриарх Алексий II говорил, что восстановление храмов и восстановление человеческих душ должно идти параллельно. И нынешний Патриарх Кирилл неустанно говорит об этом. Вы же однажды признались, что, когда стали восстанавливать монастырь, началась «жизнь на стройке»: даже во время богослужений в голову приходили мысли о стройматериалах, о выпавшем где-то окне и так далее. К настоящему времени удалось ли достичь столь необходимой нашим возрождающимся монастырям и храмам параллельности?

Думаю, удалось. Хотя наверняка найдутся люди, которые с упреком заметят, что 56 человек братии в Лавре – численность небольшая. Однако нужно учитывать: тут все-таки Невский проспект, а не лес, не пустыня, не горы Кавказа. И набрать насельников в монастырь, где рядом шумит мегаполис, с которым связаны большие искушения, чрезвычайно сложно. Оглядываясь на прошедшие два десятилетия и вспоминая, сколько людей изъявляло желание остаться в монастыре, а я, прислушиваясь к себе и Духовному Собору Лавры, с которым всегда советуюсь по важным вопросам, отказывал многим, могу сказать: если бы мы брали всех подряд, уже бы за 300 человек было! Но я не склонен к тому, чтобы закрывать монастырь, ставить на воротах стражей как существенную преграду для монашествующих от соблазнов большого города. Коль человек твердо определился с выбором, значит, он должен понимать смысл и суть монашеской жизни. Поэтому полагаю, что 56 человек братии – для городского монастыря совсем неплохо. Убежден, что правильно поступают те священнослужители, которые, придя на место разрушенного храма или монастыря, обустраивают там, в первую очередь, какой-то уголок для молитвы. Правда, есть и другие. Они, к примеру, говорят: «Пока не поставлю пятиярусный иконостас, служить не буду». Это безмерная гордыня, когда человек выдвигает вперед собственное «я». Потому что без молитвы ко Господу и Божией Матери, как к особой Покровительнице монашества, без помощи тех святых, к которым ты обращаешься, всё будет идти намного сложнее, дольше. А если возводить стены и очищать свое сердце непрестанной молитвой и стараться исполнять евангельские заповеди, всё откроется, будет освящено ровно в то время, в какое надо. В этом контексте скажу, что основные труды по реставрационно-восстановительным работам в Лавре мы за минувшие 20 лет выполнили. И принцип параллельности – он работает!

Но какой бы крепкой ни была монашеская семья, какой бы сильной ни была ее молитвенная энергия, из-за особого месторасположения Александро-Невской лавры остается опасность, что мирской дух может захватить кого-то из насельников обители. И тогда служение каждодневной суете вытеснит общение с Богом, о чем говорил Святейший Патриарх Кирилл на недавнем Собрании игуменов и игумений Русской Православной Церкви, проходившем в сентябре в Храме Христа Спасителя. Скажите, Владыка, Вам приходится в стенах Лавры с этой опасностью бороться?

Проводы списка чудотворной Почаевской иконы Божией Матери из Александро-Невской Лавры 2003

Приходится, и каждый день. Тем, кого я рукополагаю, я всегда говорю, что для священника и диакона, которые стоят у Престола Божия и возносят молитву за всех, очень важно, чтобы это не превратилось в работу. В «стояние возле токарного станка». В формальное отношение к своему сану – не как к великому служению, а именно как к работе, из-за чего и происходит то «пастырское выгорание», по поводу которого развернулась целая дискуссия в интернете. Только я бы оказался плохим руководителем, если бы брал всю ношу по борьбе с печальным явлением на себя. Конечно, когда монастырь начинает возрождаться или созидаться и в нем только один человек в священном сане – он и игумен, он и духовник – это одно дело. И совсем другое, когда в обители есть духовно опытные монахи, которых можно благословить на духовничество. Одна из обсуждаемых тем – афонская традиция откровения помыслов настоятелю монастыря – поднималась на Собрании игуменов и игумений. Я считаю себя настолько несовершенным человеком, что не могу принимать у братии откровение помыслов. Потому что я еще и администратор и если что-то такое услышу на исповеди, то вольно или невольно появится искушение позже использовать это в административном плане. Разумеется, когда ко мне приходит кто-то из братии с духовной проблемой, я пытаюсь найти нужные слова и сохранить сказанное им как тайну исповеди, но быть духовником – нет, не решаюсь. Новопостриженных мы обязательно вручаем так называемым старцам. Я всегда спрашиваю того, кого собираюсь постригать: «А у кого ты чаще всего исповедуешься?» И если вижу, что названный им человек может быть приемником при постриге, его и назначаю. Не ломаю через колено, назначив кого-то другого, а иду навстречу, прекрасно понимая ценность установившихся доверительных духовных отношений. Следует отметить, что мы разделяем понятия: духовник для братии и духовник для мирян. Хотя слово «монах» произошло от греческого слова «μοναχός», то есть одиночный, но судьба братии Свято-Троицкой Александро-Невской лавры такова, что мы не можем спасаться в одиночестве. Мы должны спасаться вместе с теми, кто приходит к нам за словом спасения. А приходит к нам очень много народа. Петербуржцы любят Лавру.

Владыка, что из сделанного за 20 лет наместничества в Лавре вызывает у Вас радость и чувство внутреннего удовлетворения?

В первую очередь, то, что нам – не мне, подчеркиваю, а нам – удалось все-таки создать атмосферу монастыря. Прибыв сюда из Коневской обители уже в новом качестве, я увидел бегавших по территории Лавры в спортивных трусах ребят из физкультурного техникума, располагавшегося в стенах старой Духовной академии, и людей, выгуливавших здесь собак. А еще – много влюбленных парочек и любителей в теплые деньки позагорать на большевистском кладбище посреди бурьяна. Это было одним из первых моих потрясений. Я понял: если здесь останется проходной двор, то даже начала монастырской жизни невозможно будет положить. Мы – в долг! – заказали кованые железные ворота и закрыли южный вход. (Северный вход оставался открытым). Но какая шумиха вокруг этого поднялась! Даже на Центральном телевидении меня «протянули»: мол, пришел новый наместник и закрыл народное достояние от людей. Устав от массированных атак СМИ и недовольства госорганов, священноархимандрит Лавры митрополит Владимир (Котляров), возглавлявший в то время Санкт-Петербургскую епархию, вызвал меня к себе и сказал, что ворота надо открыть. Не стану сейчас озвучивать те веские аргументы, что я привел в разговоре с Владыкой. Главное, он, человек мудрый, принял их и больше не настаивал на открытии ворот. Мы переждали какое-то время, пока все не утихло, но именно с того шага и началось создание монастырской атмосферы.

Другой сложный вопрос, который пришлось решать на протяжении не одного года, это вопрос со Свято-Троицким собором Лавры. В советское время Лавра была закрыта, лаврский собор вернули Церкви в 1957 году, однако он долго действовал как приходской. В нем происходили венчания, и уже будучи в монастыре, мы еще шесть или семь лет венчали пары, чтобы не обижать людей. Это потом у нас появилась надвратная церковь – вне стен монастыря, прямо на Невском проспекте. Мы ее отреставрировали, и выглядит она нарядно, словно невеста. Возможно, кто-то подумает: стоит ли на первый план выдвигать эти негромкие, немасштабные, казалось бы, события? Однако для нас это было чрезвычайно важным делом. И – трудным по исполнению. По этой причине введение монастырского богослужебного круга шло постепенно... А относительно колоссальных восстановительных работ в Лавре могу сказать, что они были очень тяжелыми, и одна из причин – отсутствие каких-либо спонсоров. Мы все делали за счет аккумуляции средств, которые нам приносили люди, заказывая те или иные требы, жертвуя на свечи, иконы и т.д. И знаете, вовсе не потому, что я такой предприимчивый, мне пришлось здесь создать и иконописную мастерскую, и ювелирную, и швейную, и киотно-багетную, и столярную. Просто в какой-то момент понял: если все это делать на стороне, то никаких средств нам не хватит. Ведь не было никакой программы – ни федеральной, ни городской – для того, чтобы помочь восстановить Лавру. А в начале 2012 года, в свой 50-летний юбилей, сюда приехалпредседатель правления «Газпрома» Алексей Борисович Миллер. Он родился в роддоме, что находится недалеко от Духовной семинарии, вот и приехал к нам. Мы ему всё показали, гость удивился: «Я думал, что тут государство всё сделало». Пообещал помочь. Бесконечно ему благодарен за то, что он выделил средства непосредственно нам – не через КГИОП, не через Министерство культуры РФ, – и никакие крючки ничего не зацепили из тех денег, которые прямиком пошли на наш счет. На средства «Газпрома» столько всего удалось сделать, начиная с фасадных работ, реставрации Троицкого собора и заканчивая крайне необходимой в наших условиях автономной газовой котельной! Еще бы хотел назвать одного человека, тоже внесшего существенный вклад в восстановление монастыря. Это руководитель «Водоканалстроя» Владимир Андреевич Агиян.

Многое из сделанного вызывает сегодня радость и чувство внутреннего удовлетворения. Не могу обойти вниманием небольшой монастырский Андреевский скит, расположенный в десятке километров от Санкт-Петербурга на «Дороге смерти», по которой в Великую Отечественную войну шли десятки тысяч солдат на легендарный «Невский пятачок». В скиту возведена деревянная церковь Преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, совершается полный богослужебный круг. И те из братии, которые устают от многолюдности в Лавре, от шквала вопросов прихожан, паломников, туристов и хотят побыть в тишине и уединении, подумать о себе, своей душе, – они, слава Богу, имеют такую возможность. Сейчас мы взялись за создание второго скита – правда, далековато он находится и пока там одни развалины храма, но надеемся с Божией помощью восстановить святыню, обустроить скит, чтобы у лаврской братии появилось еще одно место, удаленное от шума многомиллионного города и мирских соблазнов.

Ваше Преосвященство, а теперь к Вам вопрос как к председателю монашеского совета Санкт-Петербургской и Ладожской митрополии. Что на этом посту хотелось бы сделать?

Собрание монастырского благочиния Санкт-Петербургской митрополии 2015 г.

Где-то на протяжении 16 лет до разделения нашей епархии на четыре самостоятельных епархии я был благочинным епархиальных монастырей и подворий. Участвовал и в открытии обителей, и в их становлении, поэтому прекрасно знаю всех игуменов и игумений, многих членов монашеских общин. А активность Патриархии и созданного не так давно Синодального отдела по монастырям и монашеству в поиске новых форм, которые способствовали бы усилению координации во многих важных вопросах, объединению духовных усилий, заставляет думать о том, что заложенная в основу нашей Церкви соборность должна касаться и монашества. Хочется, чтобы мы могли в значительно большей степени делиться друг с другом разными достижениями в духовной жизни. Например, рассказывать о методах, которые применяются в тех или иных монастырях для воспитания молодых. Или какая работа ведется с трудниками, которые иногда становятся источником пополнения монашеской семьи. Мне кажется, что если и в этом деле будет заложен соборный принцип, оно пойдет более успешно. Сейчас в нашей митрополии 17 обустроенных монастырей, но есть все основания полагать, что их количество увеличится. И мне бы хотелось вдохновить монастыри становиться ближе друг к другу, потому что плохо, когда каждый варится в собственном соку и нередко решает проблемы, которые у соседа уже решены. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы те интересные начинания, дела, события в монастырях (особенно в глубинке – ведь не только в Москве и Санкт-Петербурге монастырская жизнь кипит!) были не просто анонсированы. Возможно, следует выбираться на мероприятия в другие монастыри кому-то из братии или сестер – конечно, по благословению игумена или игумении той обители. Поехать туда, познакомиться, пообщаться. Одно дело – приедут благочинный или благочинная, настоятель или настоятельница и другое – простые монахи. Это уже будет более расширенный формат общения, который, на мой взгляд, позволит нам всем ощутить себя частью единого целого. Я считаю, что понятие монашеского братства не должно замыкаться в одном монастыре – оно должно быть всеобъемлющим. Пока такого общения не хватает.

В этом месяце, 27 октября, Вы будете отмечать и день тезоименитства. Святой мученик Назарий Римлянин, Медиоланский, сразу стал Вам близким? Были ли Вы знакомы с его житием до пострига?

Наверное, я нигде об этом не говорил, но теперь расскажу всё без утайки. В годы своего духовного становления и прихода в Церковь я особенно ощущал помощь святителя Николая Чудотворца, в честь которого был крещен. С житием мученика Назария прежде даже не был знаком. Думаю, сыграло роль то, что родом я с Украины и никогда не скрывал своей любви к украинскому языку и украинской культуре, потому-то покойный митрополит Мануил (Павлов), тогда архимандрит, исполнявший обязанности ректора Ленинградских Духовных школ, и назвал меня в честь мученика Назария. Имя Назар, Назарий довольно распространено на Украине. К своему стыду (я уже каялся в этом, так что могу теперь говорить), когда на следующий день после пострига нужно было причаститься, то, подходя к Святой Чаше, свое новое имя я вспомнил не по имени святого Назария, а по имени украинского певца Назария Яремчука, песни которого очень люблю. Но потом познакомился с житием святого (вначале с кратким, а несколько позже, освоив компьютер, – с полным), стал бывать в Италии и, попав в Милан (Медиолан по-старому), увидел построенную в IV веке церковь в честь Святого мученика Назария, где почивают его мощи. Конечно, это вызвало душевное волнение. Папский нунций, который был в Лавре в гостях, привез мне частицу мощей моего Небесного покровителя. Еще одну частицу его мощей я получил от наших священников, служивших там. Так что у меня есть икона с мощами святого мученика Назария, и постепенно – да, не сразу, а спустя время – он стал для меня таким же родным и близким, как святитель Николай. С одной стороны, это имя напоминает мне мою Родину, с другой – я рад, что получил имя этого известного мученика. И что не просто одно его имя сохранилось, но до нас дошло целое повествование о той четверице мучеников (Назарий, Гервасий, Протасий и Келсий), которые пострадали за Христа в I веке во время гонения на христиан.