Война – производная больной души человеческой

Владыка Арсений, в Лавре теперь столько переселенцев! Повлияло ли это как-то на жизнь братии?

Монастырская жизнь всегда насыщенная. У нас в Лавре и до революции тысячами шли паломники, и до недавних военных действий по 90 автобусов по воскресеньям прибывало. Но сейчас несколько изменился контингент. Прежде много туристов было: и наших, и зарубежных. Многие из этих туристов воцерковились, нашли здесь духовников. Но вы обратите внимание: когда началась война, куда побежали люди? Изюм, Красный Лиман рядом, но люди бежали именно в Святогорск, под покров и защиту Божией Матери, в надежде, что Господь их не оставит. Потому что больше доверять в мире некому. То есть они сюда уже бежали с верой. Конечно, приезжают и паломники, которые ничего не боятся в этом мире, кроме как оскорбить Бога грехом своим по любви к Нему. Могу сказать, что живущие у нас переселенцы воцерковленными стали. Особенно детвора. Уже как свои. Идешь по набережной, а навстречу друг Кирилл идет, 4 года. Подходит такой серьезный, безо всякой улыбки руку протягивает: «Привет, Владыка! Как поживаешь?» Так и беседуем.

Сейчас Донецкий регион очень неспокойный, даже на блокпостах порой не знаешь, чего ждать, а ваши монахи ездят часто на службы. Были ли угрозы со стороны военных на братию?

Такое время озлобляет людей. Причина современных событий в болезненности нашего общества, которое выразилось в соответствующих обстоятельствах. Да и средства массовой информации тоже будут в ответе – чему людей учили, на что настраивали. А когда озлобленность берет верх, человек может что-то не то сказать, не так себя повести. Один мирской человек на вопрос, что говорить людям, которые сделали тебе недоброе, очень хорошо сказал: «То, что он делает недоброе, я пишу на песке, а то, что делает доброе, – я высекаю на камне». Сколько мудрости в этих словах! Война – производная больной души человеческой. А добрых людей неимоверно больше, нежели злых и озлобленных. Вот, например, наши благодетели, без которых мы не смогли бы прокормить столько переселенцев. Нам все время кто-то помогает, из разных регионов и даже стран. Многие архиереи: и наши, и из России, из Италии. Один батюшка из Италии написал, что даже католики откликнулись – хотят помочь. И слава Богу! Блаженны милостивые, яко тии помилованы будут. Люди через это Царство Небесное зарабатывают, а мы что, будем отказываться и тем самым венцы спасения у них отбирать? Конечно же, нет! Кто хочет добро творить – творит.

Нам рассказывали, как владыку Митрофана Горловского на одном из блокпостов допрашивали с автоматом: «Бытие 1:1!», – потом про «Любимый псалом царя Давида», и лишь после этого отпустили. Бывали ли такие случаи с вашей братией?

Негативы были, но чтобы массово – не могу сказать. Я не считаю, что сейчас о таких вещах стоит говорить. Нужно говорить о тех событиях, которые не озлобленность затрагивают, а добрые и светлые струны души. Чтобы человек задумался, – может, что-то и неправильно делает. Плохого и так хватает. Например, новости посмотришь по ТВ – будто и нормальных людей в стране нет, одна уголовщина. От этого и уныние. Один батюшка на вопрос, почему он считает просмотр телевизора грехом, ответил: «Сам по себе телевизор как изобретение ума человеческого не грех. Если бы он служил для воспитания нравственности и духовности, вопросов бы не было. Вот вы мне скажите: вы бы убийцу к себе в дом пустили? – Нет! – А вора-рецидивиста или блудника, который бы с вашими детьми на ваших глазах блудом занимался? – Нет. – Простите, но через телевизор они все у вас в доме». Того, кого бы мы на порог дома не пустили, через телевизор незримо, но духовно все у нас в доме сидят. Владыка Алипий так говорил: «Пока у человека нет духовности, он должен стремиться к нравственности: читать нравственные книги, смотреть нравственные фильмы, слушать нравственные песни. Когда он уже утвердится и подтянется к духовности, то это отойдет на второй план».

Владыка, мы случайно увидели, как Вы у ворот монастыря послушнику по лбу несколько раз посохом постучали. Это такое наказание? Какие вообще бывают наказания у монахов?

Да ну! Это не наказание, а предупреждение. Если бы серьезное что-то, и пожурил бы, и поклоны бы сказал делать. А вообще у монахов есть епитимия. Это может быть и замечание, сделанное со строгостью, и выговор. Ну, как в семье. Монастырь – это семья. Только монахов ремнем не погоняешь, к каждому свой подход. Кому-то можно и сказать, кого-то и пожурить или пошутить, а кто-то настолько ранимый, что и сказать нельзя напрямую. Иногда человек как нарыв: не знаешь, с какой стороны к нему и подойти, как пообщаться. Потому порой просто молишься за этого человека, ибо понимаешь: словесное вразумление на него не подействует. Ибо Бог всемогущ, и мертвого может воскресить. Ну и физическое вразумление для молодежи тоже помогает.

Как это физическое вразумление? Сто поклонов бить?

Прямо сто! А вдруг не сделает? Тут ведь такие законы: если духовник скажет своему духовному чаду 100 поклонов бить, а тот откажется, то должен духовник те 100 поклонов положить. Вообще поклоны – хорошая вещь. Даже Ленин своему брату Митеньке советовал в тюрьме земные поклоны бить. Не из любви к Богу, а потому что при земных поклонах все группы мышц работают. Иоанн Затворник, уже 70-летний старец, 700 поклонов ежедневно делал все 17 лет.

Существует ли какая-то связь между Лаврами?

Однозначно, в первую очередь, связь духовная и молитвенная. Братия и владыки общаются, у нас со всеми добрые отношения. А вот в Киево-Печерскую лавру я приезжаю с особым трепетом, который корнями в детство уходит. Моя бабушка в 8 лет осталась сиротой, воспитывала ее тетя Феодосия. Она была очень благочестивой жизни. Они с бабушкой из Воронежской губернии в Киевскую лавру пешком ходили. Бабушка и принесла оттуда свои особые духовные впечатления, о которых вспоминала всю жизнь. Когда я был еще в 5 классе, мой дядя троюродный переехал в Бровары под Киевом. Мы поехали к нему в гости. Нас и повели в зоопарк и Киево-Печерскую лавру. Там тогда музей был. Однако благодать-то все равно осталась. Я в поезде всю обратную дорогу целую тетрадь изрисовал церквями. Она до сих пор дома лежит. Теперь я всегда приезжаю в Киево-Печерскую лавру с каким-то покаянным чувством. Потому что приезжаю туда как архиерей, на машине, а моя бабушка сюда пешком ходила, чтобы поклониться, поисповедоваться, на колокольню подняться. Причем я бабушку свою очень любил, она святой жизни была. Всегда сравниваю свою поездку с ее паломничеством пешком и ее воспоминаниями. Когда в пещеры спускаешься, чувство времени теряется. Да что там! Даже на руинах Успенского можно было часами гулять – кругом в лавре некое ощущение надмирности. Притягательная благодать такая. Все Лавры – чада Божией Матери. Когда у нас тут беда случилась, все Лавры нам помогали – и владыки, и братия. Привозили микроавтобусы с пожертвованиями. С Почаевской лаврой нас связывал старец-духовник, ныне покойный схиархимандрит Серафим (Мирчук). С владыкой Павлом мы ближе познакомились, когда вместе на Афон ездили несколько лет назад. У нас с владыками братские отношения.

Братские и дружеские отношения – это одно и то же?

Нет, дружеские отношения – по страстям. Брат брата в плохое не заведет, от плохого предостережет. Пусть и неприятно будет слышать, но он честно скажет правду. Это как родители: они строги в воспитании, могут и ремня дать при случае. Сосед, хоть ты будешь с ним дружить, и курить тебя научит, и словам плохим, и питью алкоголя. А родители запереживают – так нельзя. Так и в братских отношениях, как с родителями. Друзья скажут: а ну, закури, выпей. Брат скажет: ты отойди от греха. Насколько душа выше тела, настолько духовное родство выше телесного. Есть родство телесное, только вы встретитесь – и поговорить не о чем. А родство по духу: встретишься – и до утра проговорить можно. И как из сердца в сердце переливается разговор этот. Так вот, в братских отношениях – родство духовное.

В вашем монастыре очень строгий устав. Не было ли случаев, когда монахи не выдерживали и уходили в мир?

В монастыре ворота открыты для входа и для выхода. В монахи сразу не постригают, это решение должно созреть. Сначала человек приходит к нам трудником. Потом пишет прошение как указной послушник, надевает подрясник. И только через несколько лет мы братским советом решаем, можно ли кандидатуру этого послушника предложить на монашеский постриг. Беседуем с ним – осталось ли стремление быть монахом. Даже во время самого монашеского пострига трижды ножницы на пол бросаются – человек сам три раза ножницы эти поднять должен в знак того, что он действительно хочет стать монахом. Даже если два раза поднимет, а третий нет – постриг отменяется. Это очень серьезное решение, подкрепленное испытаниями. Случаи всегда были разные, это как в семье. Но уходят редко. У нас достаточно строгий прием. Принимаем только тех, которые имели опыт приходской жизни, и берем их только на испытательный срок. С улицы к нам не попадешь. Братики у нас хорошие. Каждый на своем послушании старается. Любят обитель деятельной любовью.

Почему раньше легче было в монастырь уйти, а теперь так сложно?

Потому что раньше семьи жили по христианским традициям. Соблюдали посты, было почитание родителей, трудолюбие прививалось с детства. Сами послушники говорят: «Владыка, так сложно! Ведь дома не мы родителей слушали, а родители нас!» Мы берем тех, кто знает хотя бы азы. Бывает, приходит человек, а от него куревом и перегаром тянет, и говорит: «Владыка, хочу быть монахом!» Я смотрю на него во все глаза: «Господи, помилуй, если я тебя приму, то завтра сам из монастыря сбегу! Ты ж накуренный!» «Нет, я уже бросил!» – говорит, а стоять рядом с ним просто невозможно!

Почему мы дорожим этой обителью? Потому что мы вместе с благодетелями и местными жителями ее восстанавливали, любви, сил и здоровья столько ей отдали – оттого она особо дорога нам! Отец Лазарь уже 20 лет в монастыре келейником. С детства мама его по монастырям возила, а когда он решил у нас остаться, она приехала и за голову схватилась – не монастырь, а руины. А потом рассказывала мне, что сын ей на это ответил: «Ты не понимаешь, какое это счастье обитель своими руками отстраивать!» Вот такие братики к нам и приходили. Местные сначала не верили, думали, что мы кучка умалишенных, потом сами же каялись.

А этот памятник советского прошлого, Артем, он вам не мешает?

У владыки Алипия была в детстве наставница схимонахиня Евдокия в селе Карповка. До этого 10 лет каторги отбыла, высокой духовной жизни была. Тогда все пионерами были. Он, когда начал к Богу тянуться, перестал галстук носить. А тогда без галстука в школу не пускали. Вот приходит он к матушке и спрашивает: «Что делать? Заставляют галстук носить, а ведь я тогда как безбожник буду, против Бога, против Церкви». Матушка попросила его этот галстук принести. Когда принес, разложила его на столе и говорит: «Вот смотри, он треугольный, как Троица (Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой). А красный цвет пусть напоминает тебе о крови Христа, которая пролита ради нашего спасения. Пионеры его со своим смыслом носят, а ты со своим носи». Окропила галстук святой водой, потом повязала галстук на будущего владыку Алипия. Так, говорит, он этот галстук в святом углу дома складывал, у икон. Утром встанет, перекрестится, поцелует галстук, повяжет и идет в школу. Как тогда матушка мудро поступила: и избавила дитя от потрясений, и смысл глубокий в этот галстук вложила. Так и с Артемом. Во-первых, у этого товарища Артема мама была очень верующей. На фотографии такая старушечка с Евангелием. Во-вторых, Исаакий-прозорливец монахам еще в начале ХХ века сказал: «Нет, на той горе не церковь, там здоровый человечина будет!» Отец Исаакий умер в 1903 году, а памятник Артему в 1923 году поставили. У нас сейчас в обществе и так много конфликтов. Еще памятник Артему валить, страсти накалять? Это памятник культурного наследия Украины. За ним – огромная братская могила. Куда это все? Поэтому кто-то на него смотрит как на памятник советской идеологии, а мы смотрим как на свидетельство прозорливости отца Исаакия. Поэтому нам бы, прежде чем ломать, лучше задуматься: что бы построить? Ломать не строить. У нас и без войны в Украине вымерли 600 сел за последние 20 лет. А почему? Бесу ничего не жалко, потому что он ничего не создавал. Это Богу жалко: и человека, и труд человеческий, и былинку, и травинку. Потому что Он – Создатель. Господь за все переживает, обо всем печется. И мы так: если человек что-то творит, ему все жалко. А кто ничего не творил, тому ничего не жалко.

Почему напасть такая на восток Украины? Что можно сделать, чтобы она прекратилась?

Разве только на Донбасс? Гробы идут теперь по всей Украине. Сколько матерей смысл жизни потеряли! Сколько сирот осталось, а сколько больных поствоенным синдромом будет! Что делать? Что можешь доброго – то делай. Каждый на своем месте. Начни с себя. Как в сказке. Возвращается мама с базара. Старшая дочь к ней бежит: «Я так рада, что ты вернулась!» – поцеловала и убежала на гуляние. Вторая дочь бежит: «Мам, я так рада, что ты мне привезла платочек, спасибо!» – и побежала мерить. А третья молча подошла к маме и ноги помыла ей с дороги. Так каждый из нас на своем месте должен сейчас ноги мыть Украине и друг другу. И завет Блаженнейшего помнить. Когда его, уже больного и слабенького, накануне Великого поста спросили: «Что вы скажете своей пастве? Ведь наступает пост. Нельзя есть скоромное», – то он тихо, но пророчески твердо дал нам на все времена завет: «Друг друга не ешьте».

Анастасия Белоусова, редактор отдела «Люди» газеты «Сегодня»